Номинация "Мистическая история из жизни"

Владимир Жуков

Конец насильника

- Москва надоела мне до чертиков суетой и многолюдьем, - поднимаясь на лифте на одиннадцатый этаж, сказал Золоокин Локорееву - соседу по лестничной площадке, собутыльнику и частому партнеру по шашкам в выходные дни. - Завтра я в отпуске.
- Завидую тебе, Мишка. Я уже отпуск отгулял, - выйдя из лифта, произнес печальный Локореев.
- Вот только я не знаю, где отпуск провести. Тоска, - открыв ключом дверной замок своей квартиры, откликнулся Золоокин и шагнул через порог.
Сменив в прихожей летние туфли на тапочки, он прошел в комнату и склонился над географической картой европейской части России, расстеленной как скатерть на столе. Вчера, перед сном, он мысленно путешествовал по ней, подыскивая тихий уголок для отдыха, но безрезультатно: интересных мест было много; а вот денег - мало.
Через минуту зазвонил телефон. Золоокин машинально взял трубку с аппарата, прикрывавшего часть Тверской области на карте.
- Миша, это Локореев, - представился абонент. - Мне необходимо с тобой встретиться. У меня к тебе очень важное дело. Жена дома; по телефону объяснить не могу.
- Заходи, - пригласил Золоокин и положил трубку на аппарат.
Размышляя о причине визита соседа, он сходил на кухню и принес в комнату и поставил на стол поднос, на котором была бутылка водки, две вилки и рюмки, открытая банка рыбных консервов и кусочки черного хлеба.
Непритязательный к домашнему быту Золоокин - сорокалетний полноватый холостяк - жил “по-спартански”. В комнате из мебели имелось еще два стула, шифоньер и телевизор на тумбочке, заполненной рекламными журналами. Питался он пельменями, консервами, сосисками, да пил чай или кофе; а если был малейший повод - не отказывался от спиртного.
В квартиру позвонили. Золоокин открыл дверь, впустил и провел соседа в комнату.
- Присаживайся, Витя, - пригласил он и первым опустился на стул. - Так в чем дело? - и на правах хозяина разлил водку по рюмкам.
Выпили без тоста.
- Ну, не тяни кота за хвост, - поторопил Золоокин, закусывая хлебом.
- Когда я с тобой ехал в лифте, ты сказал, что не знаешь, где провести отпуск. Так?
- Да.
- Вот я и хочу указать тебе местечко. Там можно прекрасно отдохнуть, - Локореев положил хлебную корочку на карту, рядом с кружком, обозначавшим Москву. – В отпуске я там рыбу ловил. Там речка рыбная.
- Где это? – жуя, спросил Золоокин, заметив беспокойство в серых глазах гостя.
- Есть одна деревенька. Гобенки называется. На электричке часа три пилить, - уточнил Локореев и поспешно наполнил рюмки водкой. - Место отличное. Это даже не деревенька; это всего два дома в лесу. Потом благодарить меня будешь за наводку. Там такая благодать! Закачаешься! Там старуха с девочкой живет, да еще старик – Хитроков. Я у него останавливался на ночлег. Старик добрый, компанейский; денег за ночлег не берет и любит пропустить стаканчик. Только ему про меня ничего не говори.
- Это почему?
- Есть причина.
- Ты не виляй, - догадавшись, что за энергичной речью скрывается что-то важное, потребовал Золоокин и выпил водку. - Выкладывай.
Потерев ладонью идеально выбритый подбородок, Локореев поведал:
- Тут такое пикантное дельце. - Согрешил я в Гобенках, Миша. ... Девчонку-подростка, внучку старухи, женщиной сделал.
- Ну, ты - козел! – злобно выпалил Золоокин. Вот уже больше года он – инженер строитель – работал дворником и жил отдельно от жены и семнадцатилетней дочери, которые расстались с ним из-за его неумеренного пьянства. Но он любил их и с ужасом представил свою дочь в объятиях круглолицего собутыльника. - Ты же - участковый! Ты же - мент! У тебя у самого есть дети! Ты не имел права портить девчонку!
- Она меня соблазнила. На моем месте ты поступил бы так же.
- Заткнись! И давай, выметайся отсюда! - приказал Золоокин, искренне сожалея, что пил водку с насильником неизвестной девочки.
- Миша, не ерепенься, - тихо отозвался Локореев. - Все вышло помимо моей воли. Я до сих пор казню себя. Места себе не нахожу. По ночам, во сне, меня постоянно кто-то зовет приехать в Гобенки.
- Заткнись и выметайся! - напрочь забыв все вместе выпитые бутылки и сыгранные партии в шашки, Золоокин не испытал ни толики жалости к покаявшемуся участковому.
- Ты, Миша, не кричи. Ты представь: душная ночь, в избе не продохнуть. Я иду в сарай и засыпаю на сене. Вдруг чувствую, кто-то пристраивается ко мне, - Локореев медленно поднялся со стула и поскреб пятерней грудь, от чего две верхние пуговицы белой рубашки расстегнулись. - Луна светит через дыру в крыше, а рядом лежит на спине голая девчонка. Черные волосы распущены, руки за головой, ноги раздвинула и бормочет что-то с закрытыми глазами. ... Я ее толкнул – а она все бормочет. А груди ее, окаянные, как опрокинутые пиалы, так и тянут к себе, - Локореев опустился на стул, выпил рюмку водки и уставился взглядом в окно, как будто там появилась описываемая девчонка. - И тогда я не стерпел. ... Девчонка не сопротивлялась. Она только стонала и головой мотала - туда-сюда, туда - сюда. ... Утром я проснулся, а ее нет.
- Дальше, - поторопил Золоокин, невольно воплотив услышанное в умозрительные образы. После развода с женой, ему ни разу не удавалось переспать с женщиной.
- Испугался я, Миша. Подумал, что девчонка побежала на станцию заявлять на меня в милицию. Схватил я ноги в руки и рванул из Гобенок; даже удочки у старика забыл. ... Вот уже две недели как прошло. ... Но никто за мной не приходит, никуда не вызывает - но я сам не свой.
- Так живи, Витя, радуйся, - подбодрил Золоокин, не испытывая больше неприязни к собутыльнику. - Похоже, девочка хотела, чтобы ты сделал ее взрослой.
- Я тоже так часто думаю, - согласился Локореев и выпил водку. - Но мне почему-то необходимо знать, как она живет. Поезжай в Гобенки, Миша. Расспроси ее. Может ей деньги нужны или что-то еще - я помогу. Я бы сам съездил, но я боюсь, что там меня сцапают мои коллеги. ... Миша, выручи по-соседски, выручи как мужик мужика. У тебя отпуск. Поезжай в Гобенки. Тебе все равно негде отдыхать, а в тех местах природа закачаешься. Река. Корабельные сосны. Тишина. Отдохнешь всласть.
- Надо подумать, - неопределенно ответил Золоокин. - Ты мне на карте покажи ту деревню.
Локореев вилкой ткнул в зеленое пятно на карте, пересеченное синей кривой линией (тонкой как волос), и пообещал:
- Поезжай, Миша. Я тебя отблагодарю.
Золоокин помолчал, то мысленно соглашаясь, то отказываясь помочь участковому. Однако вскоре он определился. Этому способствовал телефонный звонок.
- Алло? - сняв трубку, спросил Золоокин, млея от выпитой водки.
- Это я, - отозвался женский голос.
- А это я, - хмыкнул Золоокин, замечая, что бессмысленный взгляд Локореева блуждает от бутылки водки к рюмке и обратно.
- Опять ты пьян?! - поинтересовалась женщина сердито, и Золоокин признал бывшую жену. – Дочке срочно нужны деньги. Надо дать на лапу председателю приемной комиссии. Верочка поступает в авиационный институт, а с физикой и математикой у нее проблемы.
- Пусть поступает в институт, где нет математики, - посоветовал Золоокин и наполнил рюмку водкой.
- Она в другой не хочет. И тебе, как отцу, следует раскошелиться, - закруглила разговор бывшая жена, и в трубке зазвучали короткие гудки.
- Давай, Мишка, выпьем за поездку или за отказ от нее, - со второй попытки ухватившись двумя пальцами за ножку рюмки, объявил Локореев. - Так за что будем пить?
- Ну, я еще..., - нерешительно сказал Золоокин и тоже завладел рюмкой.
- Я в долгу не останусь. Тебе денег дам.
- Тогда за поездку, - твердо произнес Золоокин.
Рюмки столкнулись, словно хотели расколоться, но звякнули и невредимыми отправились к губам мужчин.
- Запоминай, Миша, - и Локореев подробно описал, как добраться до места, которое он на карте продырявил вилкой.
Потом они поиграли в шашки и к полуночи разошлись довольные друг другом.

2
Часто поправляя ремешок старой спортивной сумки на плече, Михаил Золоокин вышел из вагона электрички, спустился с бетонной платформы и попал на асфальтированную площадь, обставленную с двух сторон изгородями, за которыми зеленели яблони, а за ними торчали шиферные крыши с печными трубами.
В метрах пятидесяти от платформы томились кучной толпой старушки и старички. Кто-то из них держал в руке куст, кто-то сумку, кто-то лопату.
- Как мне попасть в Гобенки?! – громко спросил Золоокин, ни к кому конкретно не обращаясь.
Но никто ему не ответил.
Золоокин громче повторил вопрос.
- Эй! Если тебе в Гобенки - запрыгивай! - высунув крупную голову в окно дверцы подъехавших салатовых «Жигулей», крикнул пожилой мужчина.
Поблагодарив, Золоокин уселся на заднее сиденье, и «Жигули» рванулись с места. Когда они, миновав огороды, поехали по грунтовке через пшеничное поле, Золоокин спросил:
- Сколько с меня?
- Сколько дашь. Не обижусь, - добродушно сообщил водитель, притормаживая перед многометровой лужей в колее.
- Вы случайно не знаете в Гобенках ... старуху Сидориху? – Золоокин достал из нагрудного кармана джинсовой куртки и отдал водителю купюру.
- Знаю, - отозвался тот и завертел головой в разные стороны, точно боялся погони. – А ты к ней едешь от пьянства лечиться?
- Нет, - буркнул Золоокин.
А снаружи «Жигулей» тянулась однообразная зелень полей, в которую кое-где вкрапливались пятнышки цветущих ромашек.
- Дети у тебя есть? - спросил водитель и объехал лошадь, медленно тянущую телегу с мешками.
- Дочь.
- Большая?
- Школу закончила.
- А работаешь ты кем?
- Я прораб, - соврал Золоокин и поинтересовался: - Долго еще?
- Скоро, - обнадежил водитель и переключил скорость.
После перекрестка проселочных дорог «Жигули» въехали в лес на крутом склоне холма, и мотор зашумел заметно сильней. Истекла минута, другая, и “Жигули”, скатившись с холма, попали на прогалину. Грунтовая дорога тянулась еще метров сто до реки, возникала на другом берегу и исчезала в лесу.
Припомнив фамилию старика, услышанную вчера от Локореева, Золоокин попросил:
- Останови у дома Хитрокова.
- Ладно, - откликнулся водитель и затормозил.
Храня молчание, Золоокин покинул машину, вошел в скрипучую калитку и направился по каменистой дорожке к неказистой избе. В одном окне ее виднелась, словно фотография, непричесанная седовласая голова.
- Здравствуй, дедуля! - приветствовал Золоокин на ходу. - Пусти на постой!
- Заходи, - откликнулся старичок и, поманив ладонью, исчез.
В комнате, в которую Золоокин попал из полутемных сеней, было достаточно светло, благодаря двум окнам. В простенке между ними висел на кнопках календарь религиозных праздников, по всей видимости, вырванный из какого-то журнала. Бревенчатые стены были аккуратно проконопачены и выкрашены в коричневый цвет. Ковровая дорожка, протертая до дыр, вела от порога к столу, мимо железной кровати, застеленной лоскутным одеялом.
- Здравствуй, дедуля, - еще раз поздоровался Золоокин и скромно присел на лавку возле стола и опустил сумку на пол.
- Как звать? - приветливо глядя на гостя, спросил старичок. Свет из окна пронизывал его всклокоченные волосы, выявляя, что они редкие.
- Михаилом, - представился Золоокин и вытащил из сумки, и поставил на стол бутылку водки. - Выпьем?!
- Выпьем, - смешно скорежив губы, согласился старичок и, сходив за перегородку (отделявшую комнату от кухоньки с печкой) принес два граненых стакана, ломоть черного хлеба, нож и солонку.
Золоокин выложил из сумки и развернул на столе сверток, в котором оказалось полкило вареной колбасы, а так же пять яиц, сваренных вкрутую.
- Так я у тебя поживу несколько дней? - спросил он, когда оба выпили по сто грамм.
- Живи, - просто согласился старик. - Меня зовут Федор Степаныч. ... Плесни еще, Миша.
- С удовольствием, - Золоокин налил еще сто грамм в каждый стакан.
Как все выпивающие люди, невраждебные друг к другу, они затеяли разговор.
- И с какой нуждой ты приехал в Гобенки? Ни к Сидорихе ли? - спросил старик, очищая желтым ногтем с яйца скорлупу, по которой прежде сильно щелкнул.
- Я отдохнуть здесь хочу от городской суеты. Отпуск у меня, - сообщил Золоокин, жуя отрезанный колбасный кружок и поглядывая в окно, на девочку в ярко-красном сарафане. Она стояла у изгороди рядом с водителем “Жигулей”. Невозможно было понять, говорила ли что-нибудь девочка, но она часто кивала головой и рукой приглаживала черные волосы, раздуваемые ветром.
“Не ее ли трахнул Локореев?” - подумал Золоокин и спросил: - Дедуля, кто это болтает с водителем, который меня привез.
Точно еще имея глаза на затылке, старик, не отводя взгляда от бутылки с остатками водки, объявил:
- Это Прасковья и мой младший брат. Он постоянно возит народ к Сидорихе. ... Прасковья - славная девочка. В прошлом году Сидориха нашла ее на железнодорожной станции, приютила и воспитывает.
- Познакомь меня с ней?
- Зачем?! - искренне удивился старик. - Она еще ребенок. Она мало что умеет. Вот Сидориха - она от какой хочешь болезни вылечит.
- А кто такая Сидориха? - обронил как бы невзначай Золоокин.
- Кормилица моя, - с ласковой интонацией ответил старик. - Люди едут к ней за подмогой. Дом у нее маленький, вот многие из страждущих исцеления ночуют у меня - деньги дают, водочкой поят.
- А как, чем и давно ли она лечит? - уточнил Золоокин, замечая, что взгляд старика стал рассеянным и глуповатым; видимо водка начала действовать.
- Сидориха приехала сюда из Сибири, - охотно поведал старик. Тогда ей было лет сорок. Многие бобыли из окрестных деревень хотели взять ее в жены, и я тоже хотел. Но у Сидорихи было три брата. Они оберегали ее от женихов, как породистых сук во время течки оберегают хозяева от безродных кобелей. Потом братья умерли, а она постарела, но все равно гордая – замуж за меня не идет.
К концу рассказа по комнате залетала навозная муха. Стремясь на вольный воздух, она застучалась в оконное стекло, надоедливо жужжа. Окончив говорить, старик прибил щелчком свободолюбивое насекомое и вытер ноготь о рукав серой рубашки.
В наступившей тишине Золоокин испытал облегчение, что цель поездки почти достигнута. «Завтра я встречусь и поговорю с девчонкой», - решил он и предложил: - Давай, дедуля, еще выпьем.
Снаружи возник и исчез трескучий звук; это салатовые “Жигули” умчались из Гобенок.
- С удовольствием, - старик перелил водку из стакана в рот и закусил колбасой. - Так ты, Миша, зачем сюда приехал?
- Я здесь отдохнуть хочу, - отозвался Золоокин раздраженно.
- Темнишь, ты, Миша. Темнишь, - грубовато заключил старик, но, уловив на лице гостя неудовольствие, жадно выпил еще водки и заговорил о другом:
- Миша, ты рыбалкой увлекаешься?
- А что?
- Так тебе повезло! У меня один чудак удочки оставил. Они в сенях стоят. Захочешь - пользуйся. Речка у нас рыбная.
- Я знаю этого чудака. Он мой сосед, - пропустив вовнутрь полстакана водки, признался Золоокин, совершенно забыв, что обещал Локорееву не упоминать о знакомстве с ним.
- Передай ему, что удочки целы. Пусть приезжает за ними.. . . А пока, ты бери, пользуйся. Окуней наловишь - вот таких! - старик для наглядности рубанул по столу ребрами ладоней, и выходило, что рыбины обещались длиной сантиметров пятьдесят. - Я иногда люблю с удочкой встретить утреннюю зорьку. Вот в прошлом году ....
Слушая однообразные байки о фантастических рыбных трофеях, Золоокин задремал, подперев голову рукой. Старик не стал будить его, а тихо вышел из-за стола и исчез из комнаты. Вернулся он минут через десять, выпил полный стакан водки, рухнул на кровать и, похвалив себя за доклад Сидорихе о приезжем, крепко заснул.
Как только в комнате стало тихо, из кухни бесшумно появилась дымчатая кошка. Мягко вспрыгнув на подоконник, она принялась умываться, певуче мурлыкая.
4
Михаил Золоокин проснулся и медленно поднял голову со скрещенных на столе рук. Темнота в комнате разжижалась светом невидимой из окна луны. Вспоминая минувший день, Михаил долго созерцал в верхней половине окна звезды. Затем, желая помочиться, он встал на ноги, пересек комнату и через темные сени, через терраску выбежал наружу, завернул по дорожке за дом и справил малую нужду под яблоней.
И сразу Золоокину стало хорошо. Глубоко вдохнув прохладу, он потянулся и заметил неподалеку мерцающий свет в окне невысокого строения, и услышал тихое грустное пение. Не то мужской, не то женский голос растягивал гласные звуки, создавая гармонию без ритма.
Направившись к источнику песни, Золоокин натолкнулся грудью на изгородь и оглянулся на дом старика. Безмолвной глыбой тот чернел в ночи, и на миг Золоокину захотелось вернуться. Но любопытство победило желание покоя и сна, и он перелез через низкий забор, прокрался к освещенному окну. Там он присел на корточки и коснулся кончиком носа стекла, в которое бился ночная бабочка.
В низком помещение горел костерок на земляном полу, а рядом сидела старая женщина на ворохе соломы. Красный цвет всех оттенков переливался на ее темной одежде. Широкая прядь ее прямых седых волос, зашторивая глаз и щеку, спадала на колени подогнутых ног, сведенных вместе под черной юбкой. При этом старуха завывала и плавно качала головой, и поводила плечами, прикрытыми траурной шалью.
«Это Сидориха», - догадался Золоокин и почувствовал, что вот-вот случится что-то важное, что-то необычное.
И в этот момент старуха перестала петь, двигать головой и заговорила, едва приоткрывая узкие губы.
Напрягая слух, Золоокин приложил одно ухо к оконному стеклу, а другое прикрыл ладонью. Слова доносились четко и равномерно:
- Иди ко мне Миша. Я жду тебя. Иди ко мне Миша.
Неосознанно подчинившись, Золоокин обогнул сарай и распахнул дверь.
Костер почти догорел. Низенькие шустрые язычки пламени бегали друг за другом по углям, словно играя в “салки”.
- Здравствуй, бабуля, - сказал Золоокин и приблизился к старухе.
- Здравствуй, Миша, - ответила Сидориха.
- Откуда ты знаешь мое имя? - спросил Золоокин строго.
- Ты у Федора остановился; он мне и сказал, - призналась старуха и тут же потребовала: - Теперь ты мне скажи, где живет насильник Прасковьи.
«Это пока я кимарил, старик наплел ей, что я знаю Локореева», - пятясь к двери, подумал Золоокин и спросил:
- Зачем?
- Я его накажу.
- Зачем?! – воскликнул Золоокин. - Ну, спорол горячку мужик! Ну, с кем не бывает?! Он готов загладить свою вину!
- Давным-давно жила я с отцом, с матерью и с братьями на Енисее. С тех пор, как себя помню, мечтала я лечить людей от разных хворей. Мечтала скрытно и усердно молилась. И вот стал приходить ко мне во снах благообразный старичок в белых одеждах с книжицей в руках. Придет, встанет в изголовье и книжицу ту читает, и ласково объясняет, что мне не понятно. Я слова его крепко запоминала и терпеливо жила по ним. ... А когда мать и отец померли; братья с женами с места снялись, к Москве двинулись и меня взяли. Я уже в ту пору сглаз любой снимала, чудодейственные привороты познала, в судьбы чужие заглядывала. ... Теперь я старая. Прасковья должна заменить меня. Я многому научила ее. Она набрала достаточно чудодейственной силы. Но насильник все испортил. Теперь из души Прасковьи сила чудодейственная улетает день ото дня. И чтобы она совсем не иссякла, ты должен назвать адрес насильника.
В предрассветных сумерках, проникавших в сарай через дырявую крышу, лицо старухи выглядело суровым: тонкие губы, резкие вертикальные морщины на щеках, не моргающие глаза со зрачками, величиной напоминающими ячменной зернышко.
- Девчонка сама хотела стать женщиной! – помня признание Локореева заявил Золоокин.
- Неправда!
- Тогда почему твоя Прасковья не позвала на помощь, когда Локореев залез на нее? - не удержался Золоокин от вопроса.
- Не могла Прасковья. Когда насиловалось ее тело, душа ее странствовала по свету.
- Никакой души нет! - рассердился Золоокин. – Хватит нести ахинею!
- Ты - человек пьющий, и ты поймешь, - спокойно ответила Сидориха и покосилась взглядом на едва-едва тлевший костерок. - Утром, после пьянки, когда у тебя болит голова, твой разум говорит: водка вредна; но душа заявляет: да, водка - вред, но хочется, ух! как хочется похмелиться. И ты опохмеляешься. ... Я права?
- Ловко ты доказала мне про душу, - не удержался от похвалы Золоокин. – Так если я скажу, где живет Локореев – ты убьешь его?
- Я убью его. Мне нужен его корень зла, чтобы восстановить Прасковье силы.
- Ты - сумасшедшая! У Локореева - жена, дети!
- А в Прасковье мое будущее. Я умру; она останется на помощь людям.
- Но я знаю от Локореева, что она сама легла к нему.
- Нет, это он лег на ее место. Здесь, в сарае, Прасковья всегда общается с небесной силой. ... Мне мало осталось пожить. Я все сделаю, чтобы вернуть Прасковье чудесный дар, и она продолжит мое дело. Ты должен отвезти меня к насильнику.
- Нет, - отказался Золоокин и почувствовал, что, повиновавшись воли Сидорихи, завалился на спину и полетел в темную бездонную шахту. И холод, и ужас прогнал из его головы все мысли.
Когда же со звуком лопнувшей басовой гитарной струны полет прервался, Золоокин увидел себя у погасшего кострища.
«Что это было со мной?» - подумал он и услышал, как где-то рядом старуха назвала домашний адрес Локореева и приказала:
- Отправляемся в сей час. Дорога неблизкая. Поспешим, Прасковья. Надо убить твоего насильника, пока чудодейственная сила не изошла из тебя полностью. Когда она изойдет, малейшая простуда сведет тебя в гроб раньше меня.
Золоокин посмотрел в сторону, из которой доносился голос, и увидел, как Сидориха с девочкой вышли в дверь сарая, за которой было довольно светло.
- Стойте! - крикнул Золоокин, но лишь мычание сорвалось с его губ. Тогда он попробовал подвигать ногами и руками, но напрасно. Хотя их ничто не опутывало и не удерживало, но они не подчинялись сознанию и были словно ненужными придатками полному телу. «Ох, пропаду я здесь, - запаниковал Золоокин. - Пропаду! Надо позвать Хитрокова».
Тут скрипнула дверь, и в сарай вошел заспанный старик. Увидев в рассеченный солнечными лучами полумраке своего постояльца, он коснулся его головы. Раздался слабый треск, и Золоокин почувствовал, что властен только над голосом, а не над телом.
- Дед, помоги мне. Я с тобой пил. Я ничего плохого тебе не делал, - взмолился Золоокин. – Помоги мне.
- Не велено. Сидориха, сказала мне, что допросила твою душу и познала, что в ней полно ложной доброты. Поэтому ты помешать правому делу. Поэтому помощи от меня не жди, - сообщил старик и отшагнул к двери.
- Бред! - в сердцах воскликнул Золоокин.
- Это как, откуда и куда посмотреть, - философски пробурчал старик, вышел наружу и забродил вокруг сарая.

5
Сидориха и Прасковья остановились передохнуть на опушке леса. Птицы давно проснулись и тешили окрестности веселым щебетом. В неподвижном воздухе разливался бодрящий хвойный аромат. А параллельно кромке леса катилась по полю, приближаясь к старухе и девчонке, телега без бортов. На ней сидел, свесив ноги, парень в тельняшке и ивовым прутиком лениво погонял гнедую кобылку.
«Слушай только мой голос. Ко мне», - мысленно повелела Сидориха вознице.
В тот же миг парень встрепенулся, как воробей, и участил прутиком по крупу лошади. Через минуту она была рядом со старухой и девочкой. Ничего не говоря, те уселись на телегу.
- Куда путь держим? - бодро спросил парень и, получив от старухи команду: «На станцию», - вожжами заставил лошаденку довольно шустро шевелить ногами по грунтовке, покрикивая: - Но-о! Пошла! ... Но-о!
На электричку Сидориха и Прасковья не опоздали и без проблем добрались до Москвы. Вышли они из вагона на первой остановке после кольцевой автомобильной дороги.
- Сходи за такси. Я тебя здесь подожду, - сойдя по ступенькам с платформы, сказала Сидориха девочке и присела на пустой ящик у лотка с фруктами. Продавщица - девушка кавказкой наружности - приняла старуху за потенциальную покупательницу:
- Бабушка, купите внучке бананы. Самые дешевые бананы. Самые вкусные бананы. Или виноград купите. Самый вкусный виноград.
«Замри», - подумала Сидориха, и болтушка застыла с открытым ртом до тех пор, пока к лотку не подъехала желтая “Волга” и не увезла старуху.
- Куда ехать? - поинтересовался водитель, притормозив недалеко от станции на красный свет светофора.
Сидориха назвала адрес, добытый у Золоокина.
- Далеко. Дорого будет стоить, - предупредил таксист.
Денег у Сидорихи не было, но она внушила мужчине, что за проезд оплачено, и через тридцать минут тот привез угрюмых пассажирок на нужную улицу и к нужному дому.

6
Утром, проводив жену на работу, а детей - мальчика и девочку – к теще на дачу, Локореев почувствовал недомогание и, развязав пояс шелкового халата, прилег на диван в спальне. Ничего конкретно у него не болело; просто слабость, схожая с той, которая бывает при большой потери крови, овладела его крупным, раскормленным телом.
«Что это со мной?!» - испуганно спросил он себя и почувствовал чужой наблюдающий взгляд.
Плавно приподняв голову с подушки, Локореев осмотрел комнату - мебельная стенка, телевизор, ковер на стене и, никого рядом.
«Померещилось. Это от бессонницы. Скорей бы Золоокин вернулся», - подумал он и, уложив голову на подушку, закрыл глаза. – «Надо выспаться. На дежурство в опорный пункт пойду после обеда». Но время шло, а сна не было и в помине.
Тогда Локореев вскочил с дивана и измерил спальню шагами. Чувствуя себя неуютно и тесно в четырех стенах, он остановился у окна. «Будет дождь», - вдруг решил он, смотря на чистое небо. Вот тут-то в прихожей раздался звонок.
«Кто там?!» - Локореев вздрогнул и пошел открывать.
Кого угодно ожидал он увидеть за дверью, но только не девчонку, которую сделал женщиной, а рядом с ней старуху в черном платье. Неожиданная встреча смутила его и лишила речи.
- Он? - спросила Сидориха, хотя поняла, что перед ней насильник Прасковьи.
- Он, - тихо подтвердила девочка.
Не дожидаясь приглашения, Сидориха двинулась на Локореева, и тот попятился назад, чувствуя, как неведомая сила толкает его в грудь.
- Что вы от меня хотите? - потребовал он не в силах отвести глаз от не моргающих черных глаз старухи.
- Смерти, - едва разомкнув губы, сказала Сидориха утробным голосом, вынула из кармана длинной юбки нож с толстой деревянной рукояткой и с обоюдоострым лезвием. - Ты испоганил Прасковью. Я возьму твою жизнь.
- Кончай, бабка, - с трудом ворочая языком, потребовал Локореев, испытывая жуткий страх и не догадываясь, что тот порожден способностями старухи. - Я виноват. Но твоя девчонка жива и здорова. Я дам ей кучу денег.
- Деньги не вернут Прасковье чудодейственную силу, которую я в ней взрастила.
- Ладно, бабка, - захорохорился Локореев, ясно осознавая, что старуха действительно хочет прикончить его. - Не хочешь по-хорошему, поступим по закону: экспертизы нет, свидетелей нет; и ты не докажешь мою вину. Уходи.
- Уйду, - подтвердила Сидориха и с коротким замахом воткнула нож в грудь насильника.
Противно вытаращив глаза, Локореев осел на пол прихожей и широко раскинул ноги.
- Отвернись, - обратилась Сидориха к Прасковье, которая стояла у закрытой входной двери и равнодушно наблюдала за происходящим.
Девочка выполнила приказ, а потом услышала: «Все», - и повернула голову. На паркете между ног насильника, она увидела огромную лужу крови и блаженно заулыбалась.
- Сними платье, - приказала Сидориха и положила на тумбочке под зеркалом кровавый узелок и нож.
Девочка безропотно и быстро сняла красный сарафан, белый лифчик и трусики. Природой она была создана совершенной для своего возраста. В ее гибком теле угадывались идеальные формы, которые в будущем обязательно сведут с ума многих и многих мужчин.
Сидориха макнула указательный палец в лужу крови на полу и, невнятно бормоча заклинания, украсила живот Прасковьи знаками, сходными с иероглифами. А когда рисунок подсох, она помогла девочке одеться и, вручив окровавленный узелок, дала наставления:
- Вот корень зла. Похорони его в нашем лесу. Не забудь сказать заклинания, которым я тебя учила, и сила моя и знания перейдут к тебе. Только замуж никогда не выходи. ... Теперь прощай и помни обо мне.
- Нет! Я останусь, - воспротивилась девочка, не желая терять ту, которая посветила ее в тайны трав, научила приворотам, заговорам, гаданию по глазам и по линиям на ладонях.
- Иди. Теперь, после убийства, я - обычная рядовая дряхлая старуха. У меня больше нет магического дара. Но я не сожалею. ... Когда-то, очень давно, на берегу Енисея меня изнасиловал геолог. ... Я готова была умереть, но мой духовный покровитель пришел ко мне во сне и сказал, что надо сделать с насильником, с его кровью, с его корнем зла. ... И братья мои убили геолога, а я закопала его корень зла в тайге. ... Теперь - уходи. - Сидориха открыла входную дверь.
- Бабушка! Уйдем вместе! - Прасковья бросилась к старухе и ткнулась лицом в ее колени.
- Иди! - сурово потребовала Сидориха и оттолкнула девочку. – А мне незачем.
Поскуливая по щенячьи и проливая слезы, Прасковья выскочила на лестничную площадку и побежала вниз по ступенькам.
- Пора, - подождав пять минут, произнесла Сидориха, прошла в спальню и, позвонив по телефону в милицию, объявила:
- Я убила гада. Приезжайте, - и назвала адрес.
Оперативно-розыскная группа прибыла довольно быстро. Сидориха встретила ее в квартире убитого и признала свою вину. Милиционеры без труда нашли нож - орудие преступления; но они не узнали от старухи ни причину убийства, ни куда подевался половой орган трупа. На все вопросы об этом Сидориха отвечала молчанием.

Эпилог
В полдень Прасковью на станции встретил водитель салатовых “Жигулей” и повез в Гобенки.
Увидев, как девочка открывает калитку, старик Хитроков вошел в сарай, прикосновением снял скованность с тела Золоокина и, угрожая колом, препроводил в «Жигули».
- Скатертью дорога! - напутствовал он умчавшуюся прочь машину и прошел в дом Сидорихи.
Там выслушав рассказ Прасковьи об участи насильника, он пожалел старую соседку и выпросил у девочки литровую банку ягодной настойки. Затем, закрывшись в сарае, он пил настойку маленькими глоточками, - пил и оплакивал Сидориху - свою несостоявшуюся любовь.
А Золоокин, оказавшись вечером в своей квартире и узнав по телефону от жены Локореева о гибели ее мужа, достал из холодильника бутылку водки и выпил ее, чтобы не думать о ничтожном смысле собственной жизни. Потом Золоокин сходил в магазин, купил другую бутылку. Однако он не выпил водки ни капли. Измученное спиртным сердце его остановилось, и он рухнул перед подъездом.