Номинация "Мистическая история из жизни" Евгений Казачков Желтый день …а потом она протянет ему деревянный калькулятор и скажет: "Вот,
я всё посчитала", и посмотрит на него так, что он пожалеет и её,
и себя, и удивится: "Пятьсот пять?", а она кивнёт и покажет
глазами куда-то вниз. Он переспросит "Вы уверены?", и обернётся
назад, на всё ещё открытую дверь, а она ответит, сдерживая что-то в голосе:
"Да, это точно, прошу вас, посмотрите внимательно…", и он переведёт
взгляд с пота на её висках на скелетики цифр, бормоча под нос: пятьсот
пять, пять - ноль - пять, 5-0-5, и всё вдруг прояснится - SOS! - и он
поймёт, что её веко дёргается, а лицо становится жёлтым, из-за сутулого
мужчины среднего роста, с невыразительным лицом и без особых примет, который
лежит под прилавком, одной рукой ухватив её за щиколотку, а другой - просунутой
под юбку - прижимая острие охотничьего ножа к тому самому месту, тёплому,
плотно обтянутому тканью и - вопреки, а скорее благодаря, её животному
страху - влажному, предательски влажному, и Сутулый чует это носом и всем
своим жилистым нутром, и его невыразительное лицо становится выразительным,
и он ждёт только одного - когда же уйдёт этот идиот с десятком яиц и наполнителем
для кошачьих туалетов - чтобы не только взять кассу, но и сделать то,
что Цыган строго настрого запретил ему делать, пригрозив вырвать ноздри
и откусить язык. "Спровадь его, сука", - шипит он и давит сильнее,
отчего у кассиршы пересыхает во рту, и она не может думать ни о чём, кроме
одной этой точки, которая заставляет живот и горло пульсировать, а ноги
отниматься, и во рту пересыхает, и дыхание вырывается клочками, и она
не может выдавить из себя ни слова, а очкарик с двумя пакетами стоит,
как истукан, и, почуяв неладное, боится шелохнуться, вспоминая вчерашний
сон, где он лежит на каменном полу и к нему подходит высоченная баба в
кокошнике, ставит ему на грудь кулич и разбивает о лоб красное пасхальное
яичко, и он уже представляет как из-за двери, ведущей в подсобку вырывается
Цыган, высокий, тощий и с обрезом в руках, бьёт его прикладом поддых и
уволакивает корчащегося в грузовик, и эта колымага несётся по каменистой
дороге, а он всё также сжимает в руке пакет с жёлтым пенистым месивом,
а голова его придавлена обрезом к мешку с кошачьими шариками, которые
хрустят и перекатываются под ухом, как чёрствые хлебные крошки, а рядом
лежит кассирша, потерявшая сознание и ватно свалившаяся на бок ещё там,
в магазине, и их тащат в низкий подвал, заполненный жирным воздухом, где
сидят ещё восемь мужиков и, чавкая и сопя, жрут деревянными ложками винегрет
из огромной бадьи, запивая его какой-то белёсой мутью из пузатой бутыли,
а потом появляется сам Медведь в распахнутой красной рубахе, открывающей
его волосатую грудь со шрамом над левым соском, и Медведь настолько высок,
что Цыган, по сравнению с ним, лишь карлик на ходулях, и Медведь идёт
к столу и гладит своей лапищей сидящего между плошек грязно-бурого кота,
так что у того чуть не вылезает на лоб единственный глаз, и Медведь говорит:
"Хватит жрать", и мужики принимаются за дело. Очкарик видит,
как на него рычат, плюются и окунают головой в котёл с борщом, и заставляют
пить из пакета сопливую жижу со скорлупой, и чей-то козлиный голос блеет
над ухом: "Страшно яичко есть - желток в нём!", и одноглазый
кот раздирает когтями и выворачивает наизнанку кассиршу, из которой сыплются
белые хрустящие шарики, и очкарик сипит: "Я ничего не видел",
а Медведь отвечает: "Видел", и очкарик снова сипит: "Неправда!"
и слышит уже будто издалека: "А что правда? Правда… Правда ездит
на машине!.." - "Что?! Как вы…" - "Да ты приглядись,
очкарик", и он смотрит на чёрные букашки цифр и понимает, что запятая
пропущена, и он должен только пятьдесят рублей и пятьдесят копеек, а кассирша
сморкается и устало, но с презрением говорит: "Ну?", и он оставляет
деньги и выходит в жаркий жёлтый день, и не может взять в толк только
одного - почему калькулятор показался ему деревянным…
|
подробная информация о конкурсе