Номинация "Мистическая история из жизни"

Грановский Александр

Дежа вю

Мы сидели за столиком уютного кафе "Шантен" и пили… Впрочем, каждый по обыкновению пил свое: Борхес - подогретое молоко в тонком высоком стакане с готическим орнаментом, Кортасар - вино - любимое Божоле 1951года, я - нашу русскую водку, которая выглядела более чем прозаиче-ски, но лично мне на это было наплевать. Главное, что мы оказались в нуж-ное время и в нужном месте, мы дышали одним воздухом, который словно дымок над трубкой Кортасара призрачными кольцами соединял нас с про-шлым.
- …Человек никогда ничего не выдумывает, он только озвучивает слова, которые уже были или где-то есть, - отхлебывая глоток молока, хорошо по-ставленным голосом профессора говорил Хорхе, - и каждый автор - это всего лишь посредник между Богом и человеком. Ведь автор не знает, что пишет. Если его руку направляет Дух Святой, он просто писец. В Евангелии от Ио-анна читаем: "Дух дышит, где хочет". Поэтому имеет значение только текст.
- Мир создали рапсоды.
- Если бы не было Гомера, его следовало бы придумать.
- В каком-то смысле Бог - это тоже текст.
- А кто же тогда человек? - пряча улыбку в серебристую бородку, спро-сил Кортасар.
- И человек - текст - хранитель текста. Какое-то время это было главной
его функцией, потом появилась письменность, книги, библиотеки, но биб-лиотеки могут сгореть. Вавилон пал, когда сгорела его библиотека. Это была великая библиотека и великое государство. Уцелела всего одна книга - Биб-лия, и она стала началом новой цивилизации. Когда сгорела знаменитая алек-сандрийская библиотека - рухнула империя Птоломеев. Текст - это матрица, которая структурирует над собой пространство…
- …И время…
- Которого нет…
- В другом месте вы говорили, что "музыка - одна из форм времени".
- Это сказал не я - Шопенгауэр, он считал, что музыка может обходиться
без пространства.
- А текст может обходиться без времени? - спросил я, сумрачно закури-
вая "Ватру". Водка уже начала действовать и следить за игрою мысли поч-тенных метров стало легче.
- Ради текста и пришлось придумать время, - подслеповато щурясь, Борхес перевел взгляд на то место, где, как ему казалось, мог сидеть я и, конечно же, ничего не рассмотрев, сделал глаза пустыми, словно развернул их внутрь.
- В одном из своих рассказов ты, Хулио, когда-то написал, как однажды встретил своего двойника, который не знал, что он тоже Хулио Кортасар и потому не написал ни строчки… - сказал я голосом вчерашнего дня, чтобы не спугнуть память.
- Это была правда, он меня не узнал…
- Ты, Хорхе, тоже когда-то писал, как встретил себя двадцатилетнего и даже рассказал ему будущее, но он подумал, что это сон.
На какой-то миг он замер, лишь тонкие сухие пальцы рук в своем запо-здалом движении продолжали ощупывать темный бархат стола.
- …А потом вдруг сказал: "если вы были мною, то, как объяснить ваше забвение встречи с одним пожилым синьором, который в 1918 году сказал вам, что он тоже Борхес?"
- Гениальный ход, достойный своего продолжения… Ты, помнится, из-
влек тогда из кармана доллар, на котором стояла дата выпуска 1964…
Впрочем, моя осведомленность не произвела на Хорхе ни малейшего впе-чатления. Наверное, ему казалось, что он разговаривает внутри себя.
- Бедный мальчик, он, наверное, где-то и до сих пор трепетно хранит этот доллар, надеясь, что проснется и все окажется сном…
- С вами, Хулио, тоже, насколько мне известно, произошло нечто подоб-ное, когда ваш двойник оставил вам доллар, на котором вы еще записали но-мер телефона…
- Это был не доллар, а франк… одна бумажка в десять франков, - он за-метно начинал нервничать. - Только какое это имеет значение, господин…
- Тогда, синьор Хулио, вам, наверное, не составит труда вспомнить год и
месяц, когда…
Мне даже было интересно, что он придумает на этот раз. Самое страшное для писателя…
- Неужели…Ну, конечно же… осенний день… Париж… и это милое кафе в самом сердце Монмартра, которое почти совсем не изменилось с того вре-мени… и та же бутылка Божоле, урожая 1951 г… Да, точно, это был 1964год…
Надо было видеть, чего это признание ему стоило. На побледневшем лице Хулио даже выступила испарина. Только сейчас я заметил, что он похож на аббата. Почему-то с возрастом все писатели начинают быть похожими на аб-батов, праведность которых порой просто непристойна.
- Тогда, синьор Кортасар, осталось уточнить лишь одну маленькую де-
таль. Что вы сделали с этой купюрой, когда ваш двойник ушел?
- Видите ли, господин… к сожалению, за все это время мы так и не удо-
сужились узнать ваше имя… Впрочем, не важно… просто у меня не оказа-лось с собой нужных денег и пришлось этой купюрой рассчитаться за вино…
На какое-то время за столиком повисла тишина, словно кончились все слова, и над нами витало нечто большее, чем слова. И когда к столику бес-плотной тенью скользнул официант, я его уже ждал. Непослушными пальца-ми расправил на пурпурном бархате купюру в 10 франков и передал ее Ху-лио, чтобы он увидел его рукой записанный номер телефона. Но Хулио уже все понял, а незрячий Хорхе уже давно все знал.
- Так вы и есть тот самый господин… - Последнее слово прозвучало не совсем разборчиво, но к тому времени это уже не имело никакого зна-чения.