Номинация "Мистическая история из жизни"

Элиас Отис

Прикосновение

Искрящими светляками пляшут на пологих склонах осторожных прибрежных волн невесомые золотистые отблески зенитного солнца. Пенное руно кудрявых морских барашков, прорываясь сквозь прогретую терпеливыми лучами терпко-солёную воду, вспыхивает на гребнях, чтобы накрыть белоснежным пледом осклизлый гребень волнорезов, поросший волокнистой зеленью водорослей, серовато-бурый песок, усеянный ракушечьей россыпью и разноцветными крапинами окатышей, тонущие в песке и тине валуны и сверкающие солью и влагой головы купальщиков, радостно и безрассудно, вопреки ненавязчивой заботе голоса пляжного репродуктора, заплывающих за спасительную полосу ограничительных буйков. Озорной смех мальчишек, шумно кидающихся в морскую прохладу с разгорячённого полднем пляжа, и весёлый визг осторожно пробующих ножками воду девчонок, застигнутых врасплох столбами взметнувшихся брызг, обжигающим холодом ложащихся на свежий загар, мешаются с умиротворённым шёпотом волн и редкими пронзительными криками чаек, скользящих по выжженной смеющимся южным светилом синеве.

Он сидит на сухом и рассыпчатом, прогретом солнцем скрипучем песке — трёхлетний мальчуган, один из сотен таких же — и всё же совершенно другой, один из сотен таких же совершенно других, — невольный пока ещё паломник тёплого-тёплого и синего-синего, совсем не чёрного Чёрного моря, нечаянный гость раскинувшегося на его берегу, разомлевшего на солнцепёке города с певучим и ласковым, как шелест волны, именем Од(оооооооооооод, — поёт на вдохе волна, мимолётно вздымаясь из хрустального чрева моря)есса(эээээээээссссссссссссссаааааааааааа, — заканчивает она на выдохе, нежно сочась в ноздреватый песок побережья). И он, невольный паломник, нечаянный гость, совсем не думает сейчас о другом городе, неуловимо похожем на этот пестротой и разношёрстностью струящихся по нешироким улочкам толп, запахом моря, неясным предчувствием непонятной пока свободы и серебряными чайками над головами, — о городе, давшем ему жизнь и ждущим его, может быть, в этот день и в этот миг, пока он, беззаботный и молочнозубый, копошится играючи в тонкоструйном горячем песке. Ещё минуту назад он неуклюже плескался и бултыхался под огнестрельным присмотром бдительного родительского ока; теперь, обсохнув и заискрившись соляными кристалликами, наедине с собой и с солнцем, он не по возрасту сосредоточенно созерцает суету сноровистых муравьёв и головокружительные виражи небесных чаек, цветные купола пляжных "грибов" и мелкие зёрнышки льющегося сквозь чуть растопыренные пальцы песка, меловую белизну испещрённых ровными бороздками ракушек и буро-шелушащуюся кору приземисто-кривого деревца, нежданной волею судьбы проросшего на серо-жёлтом песке.

Антрацитово-чёрный, закованный в матово сверкающий хитин доспехов жук, лениво цепляясь крючковатыми лапками за коричневые чешуйки коры, ползёт по двойному изгибу шершавого ствола и замирает на уровне мальчишечьих глаз. "Здравствуй," — беззвучно говорит жук. "Привет," — так же молча отвечает мальчик и растворяется в фасеточных кристаллах глаз своего чернопанцирного гостя. И становится жуком. И чешуйчатой древесной корой. И горячим приморским песком, породившим бурый изгиб ствола. И суетливыми муравьями, и крикливыми чайками, и мелово-белыми ракушками. Своей матерью, своим отцом, своим братом. Пляжниками и купальщиками. Линией волнорезов и полосой ограничительных буйков. Раскалённым полуденным солнцем и приятной прохладой моря. Пенными барашками на гребнях набегающих волн и предупредительным голосом хрипловатого репродуктора. Ржавеющим комбайном на неосвоенной целине и алым блеском кремлёвских звёзд. Полосатым пограничным столбом и вершиной Монмартра. Трубным гласом индийского слона и фосфорическим светом в глазах глубоководных рыб. Калифорнийским торнадо и фонтанирующей лавой. Тибетским нагорьем и лунными кратерами. Мечом умирающего викинга и победным рёвом саблезубого тигра. Ядром Земли и поясом астероидов. Северным сиянием и двенадцатью созвездиями Зодиака. Квадратурой круга и действующей моделью perpetuum mobile. Коллапсирующей "чёрной дырой" и Туманностью Андромеды. Электронной оболочкой тяжёлого водорода и границей разбегающейся Вселенной.

Собой.

Лишь одно неуловимое мгновение — целую вечность — длилось это умопомрачительное единение с собой и с миром. Несфокусированное сознание малыша привычно проскользнуло мимо ещё одного открытия на фоне тысяч других, подобных ему, бесподобному: вынырнув из сладкого плена фасеточных глаз, он рассмеялся беспечно в лицо чёрному усачу и продолжил неторопливую игру с горячим одесским песком, тут же забыв о промчавшейся сквозь него Вселенной.

Но Вселенная — нежная, как мать, и по-отцовски грубоватая Вселенная — не забыла о нём, прошедшем путь, слишком короткий для неё, но всё равно слишком длинный для трёхлетнего карапуза — путь, начатый им задолго до того, как крохотным слизистым комочком притаился он в уютной материнской утробе, — и с этого дня одинокая Звезда освещала его радостное одиночество и сотни троп и дорог, раскинувшихся перед ним и ведущих с далёкой, неведомой ему пока Цели...