Номинация "Самая страшная история"

Джен

Такая любовь

Они встретились и посмотрели друг другу в глаза.

- Так, значит, говоришь, что ты сильная? - он пристально ее разглядывал.

- Ага, - кивнула она.

- Тогда начнем, - он бережно переставил чашки, и снял со стола скатерть. Открылась некрашеная деревянная поверхность. Он сел напротив, и сделал паузу. Ей стало не по себе.

- Ты уверена? - на всякий случай спросил он.

- Ну, уж если ты здесь... - многозначительно произнесла она.

- Я не хочу тебя заставлять... - начал он, но она его перебила:

- Действуй.

Откуда-то из одежды он достал скальпель, и повертел его в пальцах.

- Не надо меня гипнотизировать, - попросила она, жмурясь от слепящего блеска.

- Будет легче, - он попробовал улыбнуться, - Потом свалишь вину на меня.

- Не принимай меня за девочку, - она поморщилась.

- Хорошо, - он вздохнул. Обе ее руки уже лежали на столе, и он взял одну из них в свою, ощутив по-детски мягкую кожу ладони.

- Да, - сказала она, и он решительно сделал надрез через холмик под большим пальцем. Сразу же показалась кровь.

- Больно? - спросил он с беспокойством.

- Щиплет, - какая-то эмоция пронеслась по ее лицу, он не понял - какая. Она отняла свою руку и лизнула царапину. Капля крови осталась на чистом столе.

- Потом вымою, - сообщила она, - Это несложно.

Они помолчали немного.

- Теперь ты, - сказал он и пододвинул к ней скальпель. Она всосала кровь из ранки, чтобы пока не текло, прижала его запястье к столу и провела лезвием вдоль линии жизни. Его кровь оказалась темнее, чем у нее.

- Йоду дать? - предложила она.

- Не надо, - он продолжал держать руку ладонью вверх, и завороженно наблюдал за тем, как медленно растекается в полном соответствии с рельефом красная жидкость.

- Нужен огонь, - скомандовал он. Она еще раз сильно лизнула царапину, и, не спрашивая, зачем, достала свечу. Ее бледное пламя странно смотрелось при дневном освещении.

- Быстро сворачивается, - произнес он. Кровь на его ладони уже запеклась, и скоро должна была превратиться в бурую пыль.

- Давай руку, - он встал, неуверенно озираясь, потом вспомнил, и открыл дверцу нужного шкафа. Она вытянула свою руку дальше, чем за середину стола. Он достал небольшой топорик.

- Раставь пальцы, - приказал он. Она подчинилась беспрекословно. Она подумала, что ей надо бы было зажмуриться, но, на удивление, ее все это жутко интересовало.

- Ты скажи, когда хватит, - предупредил он, но она ничего не успела сказать, потому что он коротко замахнулся и рубанул. "Как точно попал", - успела она восхититься, и тут же ощутила невыносимую боль. А он отбросил топорик, схватил ее руку, и мгновенно сунул раной в огонь. Она беззвучно вскрикнула, чуть не упала со стула, учуяла сладковатый и незнакомый запах, и ее рука глухо стукнулась о столешницу. Боль стала тупой, но оставалась по-прежнему очень сильной.

- Не понимаю, - процедила она: сжатые зубы не могли выпустить больше слов за один раз.

- Что - не понимаешь? - он глядел на нее какими-то сумасшедшими глазами.

- Почему не потеряла сознание.

- Ты же сильная, - он горько усмехнулся. Она бессмысленно уставилась на валявшуюся на столе половинку ее мизинца.

- Я сейчас, - сказал он, взял двумя пальцами обрубок, бросил в мусорное ведро, и вышел. Вернулся он с сумкой.

- Обезболивающее, - он сел и достал пригоршню одноразовых шприцев, уже заполненных какой-то жидкостью, - Я и забыл.

- Черт с ним, - сказала она.

- Но ты ведь не сможешь...

- Смогу, - ее лицо было бледным, - Сделай себе.

Он подумал было отказаться ради справедливости, но посмотрел на нее, и все-таки с деловитым видом ввел себе обезболивающее. Он не был уверен, что знает, что для нее страшнее: терпеть боль, или же причинять боль ему.

Она встала и пошатнулась. Он рванулся было ее поддержать, но она удержалась сама. Здоровой рукой ухватила топорик, и почувствовала его непривычную тяжесть. Он подставил ей свою руку. Резко выдохнув, она нанесла свой удар, и какой-то жалобный птичий звук вырвался у нее из гортани. Она попала сразу по двум пальцам. Он почти моментально поднес руку к огню. Зашипело, запахло. Он словно потерял способность двигаться, глядя прямо перед собой в никуда. Опомнившись, она дернула форточку, и волна зимнего свежего воздуха ворвалась в задымленную кухню.

- Хватит, - сказала она. Он медленно убрал от свечи руку, и поглядел на нее со страданием и злорадством одновременно.

- Хватит? - голос его дрожал.

Ей трудно было это сказать. Но она сумела заставить себя.

- Я не об этом. Прижигать - хватит. Но дальше я идти готова, - и у нее сорвалось с языка с такой противненькой интонацией: - Если, конечно, ты сможешь сам.

- Смогу, - она почувствовала, что он собрал все силы, чтобы произнести это твердо. Она поняла, что неспособна больше стоять, и тяжело опустилась на стул.

- Надо раздвинуть стол, - сказал он, глядя куда-то вниз. Он вновь копался в своей большой сумке. На столе сначала оказалась пачка сигарет, а потом, одно за другим, стали появляться какие-то приспособления. "Хирургические", - догадалась она.

- Покурим? - он протянул ей открытую пачку. Она неспеша взяла сигарету. Запах и дым табака ее одурманили окончательно: ей казалось, что ее голова раздваивается, и одна часть съезжает куда-то вправо, а другая - в противоположную сторону. В синеватом тумане она чувствовала уколы, потом - совершенно без боли - как кто-то проводит по ней чем-то острым, запускает в нее свои руки в тонкой резине перчаток, потом делает перевязку, а потом она повторяет все его действия досконально, очередной укол, разрез, баночка с желтой жидкостью, бинт, и все это тянется, тянется. Аромат январского ветра пробился сквозь больничные запахи, и она поняла что снова спокойно сидит за столом, а напротив, в повязках, сидит ее друг с очень усталым видом, а между ними стоит большая банка, и в ней, в растворе, висит такой неприятный комок, точь в точь как картинка из учебника по анатомии, только объемная.

- Теперь у тебя нет сердца, - задумчиво проговорил он, - Значит, теперь ты не сможешь меня любить?

Она не шевельнулась. Так получилось, никто не виноват. Она сама согласилась на это.

- Знаешь, мне нужно, чтобы меня любили... - его голос теперь был тихим и усыпляющим. Она сдержала зевок.

- Так что я лучше пойду, - он медленно поднялся, - Ты не против, если я заберу с собой это?

Он указал кивком на банку. Она чуть помотала головой. Она была не против.

- Тогда... - он почему-то медлил, а она все сидела, не двигаясь. А потом вдруг глубоко и с дрожью сделала длинный вдох, глядя прямо ему в лицо. И незаметно сглотнула то теплое и соленое, что ощутилось у нее в горле.

- Ладно, пока, - сказал он.

- Пока, - отозвалась она эхом. И он ушел. Размеренно тикали в тишине большие часы.

Через какое-то время она очнулась. Стол перед нею был совершенно чист, и ее не сковывали никакие повязки. Все пальцы на руках тоже были на месте. В груди она ощущала необычную и прохладную пустоту.

- Ничего, - сказала она себе, - ничего.

Она встала и с верхней полки достала большую банку. За окном деревья обросли инеем. Она склонилась над банкой и выдохнула в нее то, что незаметно успела взять для себя. И она увидела перед собою почти прозрачную, словно сотканную из солнечного света бабочку величиною в мужскую ладонь. И она быстро закрыла горлышко крышкой.

- Посмотрим, что он будет делать, когда обнаружит, что у него нет души, - негромко произнесла она вслух, - А я подожду.

Как будто у нее было несколько жизней, чтоб ждать.