глава 10. ЛИНЬ-ЦЗЫ
из книги Генриха Дюмулена "История
дзен-буддизма. Индия и Китай."
ПРЕДШЕСТВЕННИКИ ТРАДИЦИИ
Ведущими представителями школы Дзэн после
Хуй-нэна являются Ма-
цзу, Бай-чжан, Хуан-бо Си-юнь (ум. 850 г.) и Линь-цзи
И-сюань (ум. 866 г.).
Эти четыре наставника были связаны между собой
отношениями «учитель-
ученик», и через них мы сможем лучше понять суть
«патриаршьего Дзэн»:
принципы передачи сознания Будды без письменных
сочинений и внезапного
просветления, достигаемого через всматривание в
свою природу, чтобы стать
Буддой. В дзэнской литературе обычно четыре
поколения от Ма-цзу через
Бай-чжана и Хуан-бо до Линь-цзи рассматриваются
как единое направление.
В лице этих наставников принесенный в Китай
Бодхидхармой и окончательно
оформившийся при Хуй-нэне Дзэн достиг
одновременно своей высшей точки
развития и максимальной зрелости.
Как уже отмечалось, решающие события в дзэнской
истории происхо-
дили параллельно с важными
общественно-политическими переменами. В
середине восьмого века, после того, как индийская
религия превратилась в
чисто китайскую, появился «новый буддизм». Хотя
эта тенденция распрост-
раняется на весь Дзэн после Хуй-нэна. особенно
отчетливо она проявилась
в линии, восходящей к Линь-цзи. Эти четыре
поколения дзэнских наставников
представлены в литературе «сборниками речений»
(яп. гороку). жанром, в
котором особенно отчетливо проявляется типично
китайский характер «пат-
риаршьего Дзэн». В этих собраниях текстов,
включающих истории, беседы
и высказывания, индийское духовное наследие
выражено на повседневном
китайском языке. Впрочем, парадоксы и диалектика
сутр Мудрости в них
сохранились, но теперь передача истины
происходила не при помощи того,
что можно было бы представить, а при помощи того,
что можно было бы
ухватить ощутимо и материально. Собрания речений
Ма-цзу, Бай-чжана,
Хуан-бо и Линь-цзи были сведены в один том под
названием «Собрание
четырех домов» (яп. Сикэ гороку. кит. Сыцзя юйлу).
известный и под другим
названием «Собрание четырех домов Ма-цзу» (яп.
Басо сикэроку. кит. Ма-цзу
сыцзялу}. Сам факт появления такого сочинения
свидетельствует о большой
близости этих четырех представителей одной
линиию. Бай-чжан провозгласил
золотое правило, которое прошло испытание
временем и сохранилось в
дзэнской традиции. «У того, кто обладает таким же
пониманием, как его
учитепь, есть только половина силы учителя.
Только тот, кто своим пониманием
превосходит учителя, достоин стать его
наследником». Дзэн настаивает на
развитии природных способностей человека.
Разумеется, не на всех этапах
становления Дзен этому фактору придавали такое
же значение. В дзэнской
истории, как и в истории вообще, наблюдались свои
подъемы и спады.
Однако четыре поколения наставников, чья
деятельность приходится на самый
великий период в истории китайского Дзэн, являют
собой прекрасный пример
того, что на самом деле означает передача
сознания в Дзэн и чего при
помощи этого можно достичь.
Эти четыре поколения связаны между собой не
только внешними отно
шениями «учитель-ученик», но и глубоким духовным
родством. Для Ма-цзу
выражением этого родства служил его
громоподобный крик «Хэ!», который
был усвоен последующими поколениями и
сохранился в традиции, Бай-чжан
рассказывал своему ученику Хуан-бо о том, что
звуковой взрыв учителя
настолько потряс его и ошеломил, что он на три дня
оглох. Хуан-бо передал
этот метод ошеломления своему ученику Линь-цзи, в
школе которого про-
должали раздаваться громкие крики. Независимо от
того, как он произносится
этот крик символизирует собой непрерывную линию
наследования до Линь-цзи
и его школы.
Последователи патриаршьего Дзэн считали себя
просто принадлежащи-
ми к школе Дзэн. Все четыре вышеупомянутых
наставника именно так обоз-
начали ведущий к внезапному просветлению путь
медитации, которому они
следовали, и были убеждены, что он представляет
собой традицию передачи
сознания Будды, которую принес в Срединную
Империю Бодхидхарма. Для
великого наставника Ма-цзу важней всего были
слова и сознание Будды,
Наследник его Дхармы — Бай-чжан — настаивал на
сохранении этой тра-
диции, для чего выработал принципы религиозной
жизни общины. Под его
руководством Хуан-бо достиг глубокого понимания
реальности, благодаря
чему смог привести к просветлению своего ученика
Линь-цзи. В лице Линь-цзи
китайский Дзэн достиг апогея.
ИЗ ЖИЗНИ ЛИНЬ-ЦЗИ
В дзэнской биографической литературе
существуют многочисленные
свидетельства о жизни и деятельности Линь-цзи
Небольшой томик
«избранных речений" или «бесед» дзэнского
наставника Линь-цзи Хуй-чжао
из Хуйчжоу (яп. Тиндзю Риндзай Эсё дзэндзи гороку,
кит. Чжэньчжоу
Линь-цзи Хуй-чжао чаныли юйлу) считается одним из
классических
образцов дзэнской литературы и более того —
одним из лучших произ-
ведений мировой религиозной литературы. Нам не
известны ни дата, ни
подлинный текст первого издания. Более позднее,
переработанное издание
было подготовлено монахом Юань-цзюэ Цзун-янем:
оно предваряется
предисловием придворного Ма Фана, датируемым 1120
г. Очевидно, именно
в это время было подготовлено новое издание: в
этой форме сочинение
и сохранилось в буддийской традиции. На титуле
его составителем назван
ученик Сань-шэн Хуй-жань, хотя он более нигде не
упоминается в
биографии Линь-цзи. Нет уверенности, что именно
он записал беседы
Линь-цзи. Нам не известны и обстоятельства, в
которых возникла первая
версия. Самый ранний и полный текст
«Риндзай-року» содержится в
хронике «Тэнсё котороку» (кит. Тянь-шэн гуан
дэнлу, 1036 г.), одной из
пяти основных хроник сунского времени. Версия 1120
года, значительно
отличающаяся от раннего текста, содержит восемь
добавлений, и структура
полностью видоизменена, в результате чего
сочинение приняло совершенно
мной характер. Если ранняя версия является,
скорей, биографической, то
последующая, видоизмененная версия напоминает
«избранные речения»
Сунского времени. Во время подготовки
позднейшего издания школа
Риндзай пребывала на стадии наивысшего расцвета,
и произведенные
мнения отражают тенденции того времени.
Это сочинение делится на три части разной длины.
Часть 1 — "Беседы" —
является самой большой и включает беседы и
высказывания (яп.
гороку). Этот раздел начинается проповедью
Линь-цзи с алтаря в зале
Дхармы в присутствии Вана — правителя округа.
Далее следуют сцены в
форме вопросов и ответов, завершающиеся более
пространными объясне-
ниями. Часть 2 — «Критические испытания» (яп.
камбэн} — состоит из
вопросов и ответов (за исключением разд. 1 и 23).
цепью которых является
постижение подлинной реальности. Часть 3 —
«Записки о странствиях»
анроку) — начинается с рассказа о просветлении
Линь-цзи и завершается
мемориальной надписью» (токи) или «краткой
биографией» (рякудэн),
которая является позднейшим добавлением
Цзун-яня.
В первых строках мемориальной надписи
содержатся некоторые основ-
ные, исторически достоверные сведения из жизни
Линь-цзи. Текст открывается
следующими словами.
Наставник был известен под именем И-сюань. Родом
он был из
Наньхуа в провинции Цао. Его родовое имя — Син.
Еще ребенком он
проявлял необычайные способности, а когда
подрос, то славился своей
сыновней почтительностью. После того. как он
обрил голову и принял
полные монашеские обеты, он посещал залы для
проповедей. Он освоил
правила Винайи и усердно изучал сутры и шастры.
Вдруг однажды он произнес со вздохом: «Это лишь
предписания для
спасения мира, но не принцип передачи вне
письменных источников».
Тогда он сменил платье и отправился в странствие.
(«Записи о странствиях»,
разд. 22).
В типично монашеской манере и в стереотипных
выражениях в тексте
превозносятся таланты и достоинства юного
Линь-цзи. Нет ничего удивитель-
ного, что он приобщился к монастырской жизни в
раннем возрасте. Только
позже ему станет ясно, что на самом деле означает
его «устремленность к
бездомности». В своих беседах он неустанно
говорит об «истинной бездом-
ности» буддийского монаха, которая достигается в
результате отказа от всего
и забвения всяческих привязанностей.
Окончательно последствия его решения
вступить в монастырь стали ясны юноше только
после того, как он предпринял
первые шаги на пути к просветлению. Для своих
слушателей он поясняет,
какие стадии ему пришлось для этого пройти:
Посмотрите, например, на меня! В былые дни я был
привержен
изучению правил Винайи, а также окунулся в сутры
и шастры. Потом же,
когда я понял, что это только лекарства для
спасения и письменное
изложение учений, я раз и навсегда их отбросил, и
в поисках Пути
занимался медитацией. Еще позже я повстречал
великих наставников.
Именно тогда, когда прояснился мой Глаз Дхармы, я
научился распозна-
вать всех учителей на свете и отличать ложных от
истинных. Я понял это
не с того момента, когда был рожден матерью, а
только после утоми-
тельных изысканий и тягостной воздержанности в
одно мгновение познал
себя («Беседы», разд. 18).
Главными дзэнскими наставниками Линь-цзи были
Хуан-бо и Да-юй
Янагида считает, что Линь-цзи впервые
повстречался с Хуан-бо между
836 и 841 г, когда ему было 26 лет. Точная дата
рождения Линь-цзи
не известна, но она приходится на период между 810
и 815 г. Если, в
соответствии с обычаями своего времени, он
вступил в монастырь в возрасте
20 лет, то расчеты Янагиды могут считаться
правильными. В то время
Хуан-бо Си-юнь проживал в монастыре Дайандзи (кит.
Дааньсы) в столице
провинции Хунчжоу. Впоследствии
высокопоставленный чиновник Пэй Сю
(797—870), страстный почитатель и ревностный ученик
Хуан-бо, построил
для своего наставника монастырь в западной части
провинции Хунчжоу на
горе Хуанбо, что и стало самым известным именем
этого наставника. В
традиции ошибочно стало считаться, что именно
там Линь-цзи обрел
великое просветление. Неподалеку от этого
монастыря в обители проживал
и Да-юй.
Сохранилось две версии о просветлении Линь-цзи.
Более драматическая,
и к тому же, освященная традицией, присутствует в
«Риндзай-року». Иная
версия предлагается в «Содосю». Согласно
«Риндзай-року», это событие
произошло в три этапа и в трех разных местах, что
подтверждается и при-
водимым ниже переводом:
(1)Когда Линь-цзи был одним из членов монашеского
собрания при
Хуан-бо, действия его были простыми и прямыми.
Старший монах хвалил
его: «Хотя он и юный, но отличается от других
монахов». После этого он
спросил: — Шанцзо, сколько времени ты уже здесь?
— Три года, — ответил Линь-цзи.
— Ты уже когда-нибудь просил о наставлениях?
— Нет, я никогда не просил о наставлениях. Я не
знаю о чем
спрашивать, — ответил Линь-цзи.
— Почему бы тебе просто не спросить главного
хэшана этого храма
о том, что представляет собой основной принцип
Будды-дхармы? —
сказал старший монах.
Линь-цзи пошел и спросил об этом. Он не успел
закончить своих
слов, как Хуан-бо его ударил. Когда Линь-цзи
вернулся, старший монах
спросил его: — Ну, и как дела с твоим вопросом?
— Я не успел договорить, как учитель меня ударил.
Я ничего не
понял, — сказал Линь-цзи.
— Тогда иди и спроси его еще раз. — сказал
старший монах.
Линь-цзи пошел и задал вопрос, и снова Хуан-бо его
ударил. Линь-
цзи трижды задавал этот вопрос, и три раза
получал удары.
Вернувшись, Линь-цзи сказал старшему монаху — С
вашей стороны
было так любезно послать меня задать вопрос
учителю. Я трижды его
спрашивал, и он трижды меня бил. Я сожалею, что
какие-то преграды
моей прошлой кармы помешали мне понять глубокий
смысл его настав-
ления. Я должен на некоторое время уйти из
монастыря.
Старший монах сказал: — Если ты уходишь, то
должен вначале
попрощаться с наставником. — Линь-цзи низко
поклонился и уда-
лился.
Старший монах раньше него отправился в покои
учителя и сказал:
— Молодой человек вопрошал вас, являетесь ли вы
человеком
Дхармы. Если он придет с вами попрощаться,
отнеситесь к нему
надлежащим образом. В будущем, накопив опыт. он,
несомненно,
превратится в большое дерево, которое будет
дарить прохладу людям
этого мира.
Линь-цзи пришел попрощаться. Хуан-бо сказал: —
Единственное
место, куда тебе надо идти, это обитель Да-юя
возле реки в Гаоани. Он,
несомненно, все тебе объяснит.
(2)Линь-цзи прибыл в храм к Да-юю. Тот сказал: —
Откуда ты
пришел?
— Я пришел от Хуан-бо. — ответил Линь-цзи.
— Что должен был сказать Хуан-бо? — спросил Да-юй.
— Я трижды спрашивал его о буддийской Дхарме, а
он меня трижды
ударил. Не знаю, совершил я промах или нет?
— Хуан-бо такая великолепная бабушка, что он
совершенно утомил
себя твоими заботами! — воскликнул Да-юй. — А
теперь ты еще явился
сюда, чтобы спрашивать, совершил ты промах или
нет!
При этих словах Линь-цзи достиг великого
просветления.— В буд-
дийской Дхарме Хуан-бо нет ничего особого! —
вскричал он.
Тогда Да-юй схватил Линь-цзи и сказал: — Ах ты,
чертенок! Ты
только что спрашивал, совершил ты промах или нет,
а теперь говоришь:
«В буддийской Дхарме Хуан-бо нет ничего
особого!». Что же такое ты
увидел? Говори же, говори!
Линь-цзи трижды пнул Да-юя под ребра. Отшвырнув
его в сторону,
Да-юй произнес: — Твой учитель — Хуан-бо. Меня это
не касается.
(3)Линь-цзи покинул Да-юя и вернулся к Хуан-бо.
Когда Хуан-бо
его увидел, он сказал: — Что за тип! Приходит и
уходит, приходит и уходит.
Когда же это кончится?
— А все это благодаря твоей бабушкиной заботе, —
сказал Линь-
цзи, преподнес обычный подарок и застыл в
ожидании.
— Где ты был? — спросил Хуан-бо.
— Недавно вы удостоили меня чести направить к
Да-юю, — сказал
Линь-цзи.
— А что тебе сказал Да-юй?
Тогда Линь-цзи рассказал все. что с ним произошло.
Хуан-бо сказал:
— Как мне хотелось бы поймать этого парня и
задать ему хорошую
взбучку!
— Почему вы говорите «хотелось бы»? Так получите
же! — сказал
Линь-цзи и тотчас же отвесил Хуан-бо затрещину.
— Ты безумец! — вскричал Хуан-бо. — Вернулся и
дергаешь тигра
за усы.
Линь-цзи издал крик.
— Послушник, уведи отсюда этого безумца в
монашеский зал,—
сказал Хуан-бо.
Хотя повествование о великом просветлении
Линь-цзи украшено допол-
нительными деталями и стилизовано для
использования в качестве коана, оно
является одним из самых известных случаев
просветления в истории Дзэн. На
первой стадии повторные неудачи Линь-цзи
превращают его сомнение в
мучительное отчаяние. Кажется, что нет никакого
выхода. Что бы он ни делал,
за все он получает одни удары. Несомненно,
никакие слова не могут дать
ответа на вопрос о природе бытия. На втором этапе
внезапно прорывается
ответ. От довольно незначительного замечания
Да-юя Линь-цзи испытывает
великое просветление. На третьей стадии в
типично дзэнской манере Хуан-бо
проверяет его состояние, пытаясь ущемить
Линь-цзи. И тогда в полную меру
проявляется его личный опыт: Линь-цзи сам наносит
удар и издает крик. В
последующие годы он неоднократно будет
применять этот самый прием к
своим ученикам.
Далее в «Риндзай-року» приводится беседа между
Гуй-шанем Лин-ю
(771 -853) и Ян-шанем Хуй-цзи (807-883), из которой ясно.
почему эти два
наставника связаны с просветлением Линь-цзи:
Потом Гуй-шань, рассказав о происшедшем Ян-шаню,
спросил:
— А в этом случае Линь-цзи получил помощь от Да-юя
или от
Хуан-бо?
— Он не только уселся тигру на шею, но и подергал
его за хвост,—
ответил Ян-шань.12
Смысл загадочного замечания Ян-шаня состоит в
том, что Линь-цзи
сумел усвоить дух учений обоих наставников.
Благодаря этому становится ясно,
почему Да-юй, получив три удара под ребра от
ученика, которому он только
что помог достичь просветления, тотчас же
отсылает его прочь: "Твой учи-
тель — Хуан-бо. Меня это не касается».
Современный японский дзэнский
наставник Омори Согэн дает Да-юю высокую оценку
за то, что он не объявил
просветленного ученика своим, а отправил к
первому учителю. Во всяком
случае. Линь-цзи оставался учеником Хуан-бо и
стал его наследником Дхармы.
Для последующих поколений школы Риндзай связь
между Хуан-бо и Линь-цзи
важна для понимания истории их школы.
Совсем иная, менее драматическая версия
просветления Линь-цзи со-
держится в «Содосю», где рассказывается, как
Линь-цзи отправился наве-
стить Да-юя в его обители после значительно более
общих и мягких реко-
мендаций Хуан-бо. Ночью Линь-цзи
продемонстрировал свое глубокое знание
сутр, но на следующее утро наставник выгнал его
вон пинками. Хуан-бо
выслушал сообщение Линь-цзи о его личном опыте и
посоветовал придти в
другой раз и попытаться снова. Да-юй
приветствовал ученика словами: «Значит,
тебе не стыдно за содеянное? Почему ты
вернулся?". При этих словах Да-юй
схватился за посох. Один из особенно болезненных
ударов вдруг привел
Линь-цзи к просветлению, но наставник не заметил
перемены, происшедшей
с учеником и вышвырнул его за дверь. Линь-цзи
отправился к Хуан-бо, чтобы
рассказать о случившемся. Через десять дней он
вернулся к Да-юю; тот уже
собирался его ударить, но тут Линь-цзи вырвал у
него посох и принялся лупить
наставника Да-юй был вне себя от радости, поняв,
что его ученик достиг
просветления.
Сейчас невозможно сказать, какая из двух версий
более точная. В школе
Риндзай отдается предпочтение версии из
«Риндзай-року». В сообщении
«Содосю» добавлено, что он оставался с Да-юем
более десяти лет, до самой
смерти наставника. Эпизод завершается
следующими словами:
Линь-цзи И-сюань распространял свое учение в
области Чжэньчжоу.
Он получил Дхарму от Хуан-бо и всегда почитал
Да-юя. В качестве
средства обучения он использовал крики и удары
посохом.
После подробного рассказа о достижении им
просветления в «Записках
Линь-цзи» приводятся краткие сообщения о беседах
с Хуан-бо, или другими
наставниками. Но поскольку в этих сообщениях нет
никакой хронологической
последовательности, они не представляют особого
значения для его
биографии. «Записки о странствиях» завершаются
беседой Линь-цзи с его
учеником Сань-шэном незадолго до смерти учителя
(разд. 21). Следует со
всем вниманием отнестись к сообщению в «Содосю»
о десятилетнем
ученичестве Линь-цзи у Да-юя. Янагида пытается
совместить разные
сообщения, утверждая, что Линь-цзи оставался с
Да-юем и, в то же время,
часто навещал Хуан-бо. Во время гонений на
буддизм при императоре
У-цзуне в 845 г. Линь-цзи, несомненно, мог найти
прибежище в обители
Да-юя. Точная дата кончины последнего неизвестна,
но, скорей всего, он
умер вскоре после того, как закончились
репрессии на буддизм. Вероятно,
после этого Линь-цзи несколько лет провел с
Хуан-бо. Янагида полагает,
что Линь-цзи окончательно расстался с учителем в
849 или 850 г. В
«Кэйтоку дэнтороку» предлагается трогательная
картина их расставания. «В
будущем ты отрежешь языки всем людям на свете», —
говорит наставник,
и с этими ободряющими словами ученик его
покинул18 С момента его
просветления прошло почти десять лет. Линь-цзи
пребывал в расцвете
жизненных сил.
В биографических описаниях очень часто жизнь
дзэнских наставников
делится на три периода. Прежде всего, это период
ученичества, который
завершается просветлением, после чего могут
следовать какие-то допол-
нительные практики. Затем наступает время
странствий, когда он посещает
буддийские центры и общается с известными
дзэнскими наставниками.. И,
наконец, наступает период собственной
творческой активности, когда он
стремится подвести многих учеников к
просветлению. В дзэнских источниках
сообщается о странствиях Линь-цзи по Китаю и о
посещении им известных
наставников, но мы не можем воссоздать маршрут
его путешествий. В
«Кэйтоку дэнтороку" говорится о том. что
вначале он совершил паломни-
чество к мемориальной башне Бодхидхармы в
Хунани. В конечном счете,
он поселился в столице уезда Чжэньчжоу в
провинции Хэбэй на севере
Китая.
С этого начинается третий этап в жизни Линь-цзи.
Он стал настоятелем
маленького монастыря, расположенного не берегу
реки Хуто и называемого
Риндзай-ин (кит. Линь-цзи-юань, т. е. монастырь,
обращенный в сторону
брода»). Благодаря именно этому монастырю монах
И-сюань вошел в
дзэнскую историю как Линь-цзи. Место, в котором
происходила его
деятельность, было весьма скромным оно не шло ни
в какое сравнение
ни с величественными монастырскими комплексами
столичных городов
Чанъань и Лоян, являвшихся центрами дзэнского
движения в первой
половине периода Так ни с так называемыми «Пятью
горами и десятью
храмами» сунского времени, о которых пойдет речь
ниже. Численность
последователей Линь-цзи была ограниченной. Нигде
в дзэнских записях
мы не встречаем упоминаний о том. что вокруг него
собирался «пес
учеников». Бродячие монахи и благочестивые
паломники, посещавшие
расположенный неподалеку алтарь бодхисаттвы
Манджушри на. горе Утаи
пополняли число тех. кто приходил послушать его
проповеди. Там присут-
ствовали также горожане и местные чиновники.
Однако, судя по именам
известных дзэнских наставников, которые
навещали монастырь Линь-цзи в
течение десяти лет его пребывания там,
становится ясно. что этот маленький
монастырь вскоре превратился в крупный дзэнский
центр. В числе его
гостей был блистательный дзэнский наставник
Чжао-чжоу Цун-шэнь (778—
897). Еще ранее нанес визит Линь-цзи известный
наставник Дэ-шань
Сюань-цзянь. В «Биографиях достойных монахов,
составленных при
династии Сун» Линь-цзи стоит рядом с Дэ-шанем,
хотя они и принадлежали
к разным традициям.
Линь-цзи прибыл в монастырь Риндзай-ин по
приглашению «человека
из Чжао», которого Янагида отождествляет с Ваном
— правителем округа
Чжэньчжоу. Нам известны три представителя семьи
Ван, которые пооче-
редно управляли областью Чжэндэ, куда входил и
Чжэньчжоу. Покровителем
и другом Линь-цзи был третий представитель рода
Ван Шао-и (который умер
в том же году, что и Линь-цзи — в 866 г.). В 1 части
"Риндзай-року"
рассказывается, как Линь-цзи поднимался на
алтарь в Зале Дхармы в при-
сутствии губернатора Вана. По-видимому, между
ними были близкие отно-
шения, и это позволяет нам лучше понять характер
Линь-цзи. Во второй
половине периода Тан правители северных
провинций пользовались значи-
тельной независимостью. Поэтому деятельность
Линь-цзи происходила в ат-
мосфере неограниченной свободы.
Некий монах из Риндзай-ин по имени Пу-хуа очень
благосклонно
отнесся к прибывшему туда Линь-цзи. Согласно
пророчеству Ян-шаня.
именно этому монаху было предназначено оказать
помощь Линь-цзи а
Риндзай-ин:
А потом ты отправишься на север, где поселишься в
определенном
месте- И там, достопочтенный брат. найдется
человек, который тебе
поможет. У него будет голова, но хвоста не будет,
будет начало, но конца
не будет. («Записки о странствиях», разд. 8).
В мемориальной надписи говорится, что в
пророчестве Ян-шаня речь шла о
эксцентричном монахе Пу-хуа. который изображал
из себя безумца, любил
смешиваться с толпой, а потом однажды бесследно
исчез («Записки о стран-
ствиях", разд, 24)
В «Записках Линь-цзи» приводятся имена лишь
немногих из учеников
Линь-цзи. В конце мемориальной надписи
упоминается имя его наследника
Дхармы Син-хуа Цун-цзяна (830—888). Син-хуа пришел к
Линь-цзи в 861 г.
достиг просветления, потом отправился в долгие
странствия, поте чего
вернулся к Линь-цзи и оставался при нем до самой
смерти учителя. Далее
в «Риндзай-року» говорится, что последние слова
Линь-цзи были обращены
к ученику Сань-шэн Хуй-жаню, который и считается
составителем этого
сочинения. Последние слова наставника были
произнесены в его типичной
грубой манере: «Этот слепой осел!» («Записки о
странствиях», разя 21). В
конце мемориальной надписи упоминается имя
ученика Бао-шоу Янь-чжао,
которое более нигде не встречается. Равно ничего
не известно о двух других
учениках, упоминаемых в «Критических
испытаниях»: Да-цзюэ, который чис-
лился среди учеников Линь-цзи и Хуан-бо, и
Дин-шанцзо. известном как
«Дин — Верхнее Место». Ученик Ло-пу (834—898),
который несколько
раз упоминается в "Риндзай-року",
впоследствии отправился на юг и при-
соединился к пинии Цин-юаня (Ши-тоу). В более
раннем сочинении
"Содосю» упоминаются Цун-цзян и Бао-шоу, а
также ученик по имени
Гуань-си Чжи-сянь (ум. 895 г.), который стал
последователем Линь-цзи в
последние годы его жизни. Длинные списки
учеников Линь-цзи, приво-
димые в дзэнских хрониках сунского времени,
являются исторически недо-
стоверными. Совершенно очевидно, что они были
составлены для того. чтобы
подчеркнуть значимость Линь-цзи и его школы,
которая к тому времени
достигла наивысшего расцвета.
О последних годах и смерти Линь-цзи имеются
весьма скудные сведения.
Только в мемориальной надписи, впоследствии
включенной в «Риндзай-року».
сообщается, что он отправился на юг и скончался в
районе Дамин. Хотя
подробностей там не сообщается, сама информация
представляется верной.
В эпитафии, написанной ученым Гунчэн И для
наследника Линь-цзи — Син-хуа
Цун-цзяна и сохранившейся среди документов
танского времени, сообщается,
что во время путешествия на юг Китая этот ученик
с удивлением узнал, что
Линь-цзи направляется в Пучжоу по приглашению
господина Цзяна (коман-
дующего округом Цзян Шэня из Хэчжуна). Цун-цзян
немедленно изменил
свой маршрут и повстречался с учителем еще до
того. как тот прибыл в
Пучжоу. Но Цзян Шэна. который, вероятно, получил
новое назначение, там
уже не было. Линь-цзи. Цун-цзян и прочие спутники
нс-медленно покинули
город. По пути они повстречали Хэ Хун-цзина.
посланника от губернатора
Вэйчжоу, который передал им приглашение от
своего господина. Таким
образом. Линь-цзи провел последние месяцы своей
жизни в каком-то из
монастырей в Вэйчжоу, где пользовался большим
почетом, был окружен
многочисленными посетителями, а ученик Цун-цзянь
проявлял о нем особую
заботу. В мемориальной надписи о его смерти
сообщается в простых
выражениях:
Однажды учитель, хотя он не был болен, поправил
свое платье, сел
прямо, и завершив разговор с Сань-шэном, спокойно
скончался. Это
произошло в десятый день первой пуны в восьмой
год под девизом
Сянь-тун при династии Тан [18 Февраля 867
г.].Последняя беседа
с Сань-шэном помещена в «Риндзай-року» непос-
редственно перед мемориальной надписью.
Поскольку она более нигде не
встречается, все ее содержание представляется
весьма сомнительным. В двух
ранних дзэнских хрониках, «Содосю" и «Кэйтоку
дэнтороку» приводится дата
смерти Линь-цзи — 27 мая 867 г. Эта дата
представляется более верной.
В мемориальной надписи говорится, что его тело
было погребено в пагоде.
Однако из эпитафии для Цунь-цзяна мы узнаем, что
этому ученику удалось
произвести ритуальную кремацию останков своего
учителя. Императорским
указом Линь-цзи был присвоен посмертный титул
«Дзэнский наставник Ос-
ветляющий Мудростью» (яп. Эсё дзэндзи; кит.
Хуй-чжао чзньши).
Жизнь Линь-цзи началась и закончилась в Северном
Китае. После
мятежа Ань Лу-шаня (755—762) и до конца периода Так
северные
провинции страдали от внутренних беспорядков и
постоянных набегов
северных варваров. В такой неблагоприятной
обстановке и сформировалась
сильная личность Линь-цзи. Его жизнь не
отличалась внешним великолепием.
Даже в преклонном возрасте ему было отказано в
спокойном великолепии,
столь типичном для дзэнских наставников. Когда
он умер. ему было только
пятьдесят пять лет. Его подлинное величие
проявилось только в грядущих
поколениях.
Наследники традиции Линь-цзи: Син-хуа Цун-цзян,
Нань-юань Хуй-юн
(ум. в 930 г.), Фэн-сюэ Янь-чжао (896—973) Шоу-шань
Шэн-нянь (926—993)
и Фэн-янь Шань-чжао (947—1024) приложили немало
усилий, чтобы со-
хранить дух своего учителя и передать его дальше.
Только в седьмом
поколении, при Ши-шуан Чу-юане (986—1039), линия
Линь-цзи проникла в
Южный Китай, где быстро распространилась в
процветающей провинции
Хунань, затмив все прочие дзэнские школы. В школе
Риндзай, которая
стремительно усиливалась при династии Сун.
Линь-цзи почитали как осно-
вателя и патриарха. Поэтому неудивительно, что
его превозносили всеми
возможными способами. Можно сожалеть, к чему
привела подобная идеа-
лизация и мифологизация, поскольку было бы лучше
увидеть этого твердого
человека, предпочитавшего одиночество, в его
изначальном, неотлакирован-
ном обличье. Линь-цзи продолжает жить в
основанной им школе как религиозный
основатель: почти всем, что нам о нем известно, мы
обязаны его ученикам,
Вне школы Риндзай невозможно представить себе
существование столь
важного текста, как «Риндзай-року». Хотя
представители этой школы
пригладили и частично видоизменили текст,
издание, которым мы распо-
лагаем, — подлинное издание сунского времени —
предлагает нам рас-
суждения и беседы учителя, записанные его
непосредственными учениками.
Несмотря на все добавления, мы можем различить в
нем то, что является
оригинальным и подлинным. То могучее влияние,
которое это произве-
дение продолжает оказывать на все дзэнское
движение, ощущается даже
в наши дни. Ниже мы рассмотрим некоторые из
основных тем в «Записках
Линь-цзи».
ОСНОВНЫЕ ТЕМЫ
В «РИНДЗАЙ-РОКУ»
В первом большом разделе
«Риндзай-року» содержится двадцать две
беседы Линь-цзи, в основном, с его учениками,
проведенные за десять лет
его пребывания в Риндзай-ин. Учитель дает ответы
на вопросы учеников о
принципах Дзэн, и нередко эти ответы
превращаются в самостоятельные
рассуждения сами. Беседы записаны на основании
заметок, которые делали
ученики. Несмотря на позднейшие изменения и
добавления, в них отчетливо
ощущается острый язык учителя. Как это обычно
бывает с подобными
текстами, невозможно с уверенностью отделить
изначальный текст от позд-
нейших интерполяций. Некоторые предложения и
даже целые места на-
столько сильно видоизменены, что они, несомненно,
являются добавлениями
сунского времени.
В девятом и десятом веках в рамках литературного
жанра «бесед»
или «избранных речений», к которому относится и
«Риндзай-року", возникла
новая тенденция. Протестуя против холодных
классических форм, их авторы
обратились к простонародным, даже грубым формам
выражения. Они
пользовались разговорным языком, давая выход
простонародным чувствам,
которые долгое время никак не фиксировались на
письме. Возможно, что
издание «Риндзай-року», которым мы сейчас
располагаем, не является
самым ранним образцом подобной литературы, но
оно, несомненно, может
считаться самым значительным и влиятельным
среди произведений этого
жанра. Язык «Риндзай-року» весьма необычен и
изобилует грубыми вы-
ражениями, которые не поддаются адекватному
переводу на западные
языки. Только недавно появились первые
качественные переводы, которые
передают содержание сочинения, но даже и в них
оказалось невозможно
в точности воспроизвести неповторимый стиль
наставника в ответах на
вопросы его учеников, иногда бывающие
трогательно нежными, а иногда —
грубыми и порицающими.
Как и следует ожидать, беседы Линь-цзи не
подчиняются логиче-
ской структурной системе. Хотя он был
оригинальным мыслителем и
поклонником диалектики. Линь-цзи в своих беседах
никогда не доводил
линию своих размышлений до окончательного
вывода. Что бы он ни
говорил, это оказывается имплицитным и
отрывочным. «Целое присутствует
в частном» — этот принцип китайских и японских
гороку особенно
отчетливо проявляется у Линь-цзи. Основу же
философского содержания
его бесед составляют махаянистские сутры. Но
если его мысли пропитаны
духом Махаяны, то способ их выражения —
необычный, оригинальный.
иногда шокирующий, и всегда направлен на то.
чтобы открывать новые
аспекты реальности. В одном отрывке часто может
присутствовать сразу
несколько тем, которые все разом давят на ученика
и стимулируют его.
Мы можем представить учителя с широко
раскрытыми, горящими глазами
(каким он предстает в дзэнском искусстве),
всматривающегося в своих
слушателей и не позволяющего им даже на
мгновение ускользнуть от
своего взгляда.
ПОИСКИ ЧЕЛОВЕКА
Основной темой в беседах Линь-цзи
является человек. Некоторые говорят
о «гуманизме» Линь-цзи. или же о дальневосточном
варианте гуманизма.
Очевидно одно: Линь-цзи, в первую очередь, был
озабочен проблемой че-
ловека. личности. Если мы попробуем перенести
термин «гуманизм» в Азию и
применить его к идеям Линь-цзи, то при этом
следует учитывать особую, в
сущности — уникальную манеру Линь-цзи говорить о
человеке. Он почти
всегда обеспокоен проблемой человека. Анализ
использованных в тексте
«Линьцзи-лу» 1336 иероглифов показывает, что
иероглиф, обозначающий
«человеческое существо", встречается 196 раз.
Если не принимать во внимание
иероглифы, которые используются в качестве
служебных показателей, оста-
ется только два иероглифа, которые встречаются
еще чаще — и оба они
являются показателями отрицания Но речь идет не
просто о статистическом
анализе текста. В беседах Линь-цзи преобладает
тема человека, что особенно
заметно, если сравнить его взгляды со взглядами,
преобладающими в интел-
лектуальной среде того времени.
В китайской философии человек является одной из
«трех энергий», при
этом — центральной. Хорошо известно, какое место
отводится человеку в
китайских классических сочинениях. Ранние формы
проявления этого принципа
можно обнаружить в жанре диалога (например, в
беседах Конфуция), которые
могут считаться отдаленным прообразами
дзэнского стиля гороку. В тот самый
период когда школа Дзэн достигла своего
расцвета, в рамках конфуцианства
выделилась школа, связанная с именами таких
интеллектуалов, как Хань Юй
(768—824) и Ли АО (ум. ок. 844 г.), которая начала
по-новому обращать
пристальное внимание на проблему человека. В то
время как Хань Юй. в рамках
своих общих исследований природы, настойчиво
обращался к теме человека,
Ли АО пытался выявить и переосмыслить
традиционное представление о
человеке. Несмотря на категорическое неприятие
ими буддизма, оба этих
мыслителя вплотную подошли к буддийским идеям,
особенно, когда это
касалось понимания Пути или Дао. и их стремления
жить в соответствии с
этим Путем. Хотя это новое направление внутри
конфуцианства оказало не-
сомненное влияние на буддизм того времени, оно не
было непосредственно
связано с Линь-цзи-и школой Ма-цзу
Буддизм с самого начала занимался проблемой
человека. Изначальный
опыт Шакьямуни, служащий образцом для всех
буддистов, оказался экзистен-
циальным человеческим опытом; именно так он и
воспринимался во всех буд-
дийских школах. Когда буддизм перерос в
китайский Дзэн, антропологический
аспект получил различное воплощение в разных
школах. Во второй половине
периода Тан Цзун-ми стал главным выразителем
буддийского отношения к
человеку. Его трактат «О происхождении
человеческого» (яп. Гэннин-рон. кит.
Юань жэнь лунь) представляет собой опровержение,
или даже полное отри-
цание сочинений Хань Юя, который использовал
термин «происхождение»
[юань) в названии своего труда (820 г.). Сочинение
Цзун-ми по сей день ис-
пользуется в Японии в качестве введения в
философию Махаяны.
Во первой главе Цзун-ми объясняет, что он считает
странными и ложными
учения конфуцианства и даосизма. Затем он
отмечает четыре несовершенных
учения в рамках буддизма, чтобы наконец выделить
в качестве «наивысшей
колесницы» школу Кэгон (кит. Хуа-янь). В этой
пятеричной схеме вера в то.
что карма является основанием (ниндэнге) для
того. чтобы родиться человеком
или небожителем (санскр. дева), ставится ниже
учения Хинаяны или «малой
колесницы» (яп. седзе). Он критикует два ранних
направления-Махаяны иде-
алистическое учение о создании (санскр.
виджнянавада; яп. хоссо) и фило-
софию Срединного Пути у Нагарджуны (яп. хасо. что
буквально означает
"разрушение дхарма-лакшана»). По ряду причин
Цзун-ми считал, что школа
«Только-сознания» (санскр. виджняптиматрз; яп.
юисики) представляет собой
только предварительную стадию Махаяны. А в
философии Нагарджуны Цзун-
ми подчеркивает негативный аспект
доказательства пустотности всех вещей.
Только во всеобъемлющем учении Кэгон
проявляется Махаяна в своей со-
вершенной форме.
Как явствует из названия, трактат «Гэннин-рон»
посвящен истокам и
основам человеческого начала. Тем не менее, в
этом сочинении трудно
усмотреть антропологическую направленность. Не
анализируя человеческие
существа с позиции буддийских категорий, Цзун-ми
объявляет природу Будды
или сознание Будды основанием — а можно сказать,
даже и цепью — гу-
манности.
В этом трактате о Дзэн вообще не упоминается, но в
другом сочинении
Цзун-ми «Дзэнгэн сёдзэнсю тодзё» (кит. Чань-юань
чжуцюаньцзи дусюй) он
выделяет три школы Дзэн: на самом нижнем уровне
помещена Северная
школа Шэнь-сю; затем идет линия Ма-цзу Южной
школы, представленная
Линь-цзи и Хуан-бо; и наконец — школа Катаку,
линия которой восходит к
Шэнь-хую. Цзун-ми объявляет себя приверженцем
последней. Он считает,
что две последние школы по-разному подходят к
проблемам человеческих
существ и человеческого поведения.
Придерживаясь традиционной для сутр
точки зрения, Цзун-ми считает, что человеческое
поведение предопреде-
ляется абстрактной природой, и критикует школу
Ма-цзу за то, что она не
признает этой причины. Показательно, что он
выдвигает против Ма-цзу и
его учеников те же самые доводы, что и против
даосизма. В некоторых
моментах он, несомненно, прав, но в целом его
критика оказывается рас-
плывчатой.
Для Линь-цзи вопрос, касающийся человека, не
связан с человеческой
природой. Не отрицая метафизических концепций
махаянистских сутр, он
избегает любых философских абстракций. Его
интересует только конкретный
индивидуум. Его «истинный человек» пребывает в
телесной форме здесь и
сейчас, равно как Будды и патриархи. Учения
Махаяны, з особенности школы
Кэгон, воплощены им в конкретные понятия.
ИСТИННЫЙ ЧЕЛОВЕК БЕЗ РАНГА
«Истинного человека» Линь-цзи не искал
среди Будд и патриархов
прошлого, и не представлял его в виде идеала в
далеком будущем, но
стремился увидеть его именно здесь и сейчас, в
сидящих перед ним и
внимающих его речам учениках. Он говорил им:
Ныне тот, кто изучает буддизм, должен стремиться
к правильному
пониманию. Обретя правильное понимание, он не
будет подвержен рож-
дению-смерти. а будет свободно уходить или
оставаться. Ему не надо
искать ничего великолепного — то. что является
великолепным, появится
само собой.
Следующие Пути! У наших выдающихся
предшественников былых
времен имелись собственные методы для спасения
людей. Вас же я
призываю к тому, чтобы вы не принимали ошибочных
взглядов других.
Если хотите действовать—деиствуйте. Не
мешкаите.
Ныне ученики не могут успеть повсюду, что же вас
тревожит? А
тревожит вас недостаточность веры в себя. Если у
вас не будет хватать
веры в себя. вы будете брести, спотыкаясь,
недоуменно подчиняясь разный
внешним обстоятельствам, и эти бесчисленные
обстоятельства будут ув-
лекать вас из одного превращения в другое. и вы
никогда не станете
самими собой.
Так успокойте же мысли беспрестанно ищущего
сознания, и вы ничем
не будете отличаться от Патриарха-Будды. А
известно ли вам, кто такой
Патриарх-Будда? Он — никто иной. как вы сами.
стоящие передо мной
и внимающие моим словам. Поскольку вас не хватает
веры в себя. вы
и мечетесь, пытаясь найти что-то снаружи. но даже
если ваши поиски и
увенчаются успехом, то обретенное вами будет
просто-напросто изящным
описанием, облеченным в письменные знаки; в
конечном счете, вам так и
не удастся обрести сознание Живого Патриарха.
Так не совершайте же
ошибки, почтенные приверженцы Чань! Если вы не
повстречаете Его здесь
и сейчас, то на протяжение бесчисленных калп и
тысяч жизней будете
подвергаться перерождениям в трех мирах, а при
благоприятных об-
стоятельствах родитесь в чреве ослицы или
коровы.
Следующие Пути! На мой взгляд, мы ничем не
отличаемся от Шакь-
ямуни. Чего же нам не хватает для многообразной
деятельности прямо
сегодня? Шесть лучей божественного света никогда
не перестанут си-
ять. Тот, кто это поймет, станет бездействующим
человеком (будзи-но
хито) («Беседы», разд. 10).
В ясных, простых словах этого отрывка отчетливо
изложена основная суть
его учения. По нему видно, как Линь-цзи пользуется
языком, как объясняет
важные детали и намекает на связанные с ними
темы. В самом центре
находится его концепция Патриарха-Будды.
Линь-цзи прямо заявляет сво-
им ученикам: «Вы — Патриархи-Будды». Такое
заявление их шокирует, и они
прислушиваются еще внимательнее. Даже читателя
«Риндзай-року» оно мо-
жет озадачить: что же оно означает на самом деле?
Ясно только одно:
Линь-цзи не сообщает им ничего нового. В довольно
необычной форме,
которая раньше никогда не применялась, он
излагает одно из основопола-
гающих учений Махаяны. Если все живые существа —
или и того более —
весь мир — представляют собой природу Будды
(Линь-цзи предпочитает
более конкретные выражения типа Будда или
Патриарх-Будда). то это
применимо и к ученикам, сидящим перед ним в зале
для медитации и вни-
мающим проповедям наставника. Они являются
просто Патриархами-Буддами.
«живыми Патриархами» (яп, кассо). У них всего в
достатке. «Чего же нам
не хватает для многообразной деятельности прямо
сегодня?». Этот простой
вопрос в разных формах снова и снова появляется в
беседах Линь-цзи: он
выражает могучую сипу вселенской природы Будды,
а которой нет ничего
недостающего. Единственное, что остается сделать
ученикам — поверить в
самих себя. Только тогда смогут они покончить с
бесконечными метаниями,
против которых предупреждает Линь-цзи. Но это
нельзя откладывать на потом.
Часто для подкрепления своих утверждений
Линь-цзи прибегает к «языку
жестов» — наносит удары посохом и издает
громоподобные крики. Одной из
целей — хотя и не единственной — подобных
«яростных» проявлений было
вызвать у учеников шок, чтобы положить конец их
колебаниям и сомнениям.
В приведенном выше отрывке ничего не говорится о
просветленной муд-
рости или чудесных способностях. Ученики, к
которым обращается Линь-цзи,
такими способностями не обладают. Они - «обычные
люди». И это - основная
тема проповедей Линь-цзи. В этом отношении он
верно следует традиции
Ма-цзу, в которой подчеркивалось, что обыденное
сознание и есть Путь, а
ученика, занимающегося поисками Пути, он
описывает в следующих словах:
Он пользуется своей прошлой кармой: принимая
вещи такими, какими
они являются, он надевает свои одежды: когда ему
хочется идти. он идет;
когда хочется сидеть — сидит; у него не возникает
даже одной-един-
ственной мысли о поисках состояния Будды. Почему
же это так? Один
старец говорил:
Если вы, пытаясь отыскать Будду, создаете карму,
То Будда станет великим предвестником
рождения-смерти.
Благородные монахи! Нужно ценить время. Вы же
пытаетесь суе-
титься, чтобы заниматься медитацией, изучать
Путь, принимать имена.
принимать фразы, искать будду, искать патриарха,
искать хорошего учи-
теля и стремитесь размышлять.
Не совершайте же ошибки. Следующие Пути! В
конечном счете, у
вас есть отец и мать. Что еще нужно искать вам?
Постарайтесь обратить
свой собственный свет внутрь себя! Один старец
сказал:
Яджнядатта думал, что потерял голову,
Но когда его ищущее сознание успокоилось, он стал
беззабот-
ным (будзи).
Будьте же обычными, благородные монахи, не
важничайте («Бесе-
ды», разд. 10).
«Обычный человек» — это «истинный человек»,
который в любых жиз-
ненных ситуациях, независимо от внешних или
внутренних обстоятельств, ос-
тается простым, естественным и прямолинейным,
который, не претендуя на то,
что является необычным, живет «беззаботно" в
настоящем. В знаменитом
месте, которое многие считают вершиной его
рассуждений, Линь-цзи дает
описание этого «истинного человека». Учитель
поднялся на возвышение и
произнес:
На куске вашей красной плоти пребывает истинный
человек без
ранга, который все время входит в лицо каждого из
вас и выходит из
него. Если вы еще его не испытали, то смотрите же.
смотрите! («Беседы»,
разд. 3).
За этой проповедью следует сцена, напоминающая
коан>Ддин из монахов
задает дополнительные вопресы об истинном
человеке. Линь-цзи бросается
вниз с возвышения, хвадает монаха и кричит:
«Говори! Говори!". Монах молчит.
Тогда Линь-цзи отталкивает его в сторону
произносит: «Истинный человек
без ранга - какая же он палочка для подтирания
зада!» С этими словами
он удалился в свои покои.
Выражение «истинный человек" восходит к
даосским текстам. В истинном
человеке нет ничего особенного. Он просто не
имеет ранга. В древнем Китае
у каждого человека в обществе имелся свой ранг.
поэтому человек без
ранга являлся маргинальной фигурой. Но именно
такие индивидуумы.
обладающие "вратами» на органах чувств — люди
из плоти и крови — и
являются Буддами. Столь отчетливо излагая
основное учение Махаяны.
Линь-цзи привносит в него антропологическую
трактовку. Способ, которым
это учение излагается, является содержательным,
шокирующим, оригиналь-
ным. Линь-цзи со всех сторон описывает этого
"истинного человека без
ранга". При помощи неподражаемой метаформы он
разъясняет уникальность
дзэнского пути.
ХАРАКТЕРИСТИКИ
ИСТИННОГО ЧЕЛОВЕКА
Лучше всего дать истинному человеку
негативное определение: он не
только «без ранга», но и «без качеств», ни от чего
не зависит, не имеет
одежд неописуем и неопределяем. Линь-цзи
продолжает:
У него нет формы, нет признаков, нет корней, нет
истоков, нет места
обитания, но при этом он стремительный и бодрый
['яп. каппацу пацудзи),
Что же касается его многообразных видов
деятельности, то место, в
котором это происходит, на самом деле является
не-местом. Поэтому.
когда вы ищите его, он все больше отдаляется;
когда вы гоняетесь за
ним, он оказывается совсем в других местах. Это
называется «Сокровен-
ным» («Беседы», разд. 14).
Ниже приводится отрывок из беседы, в которой
Линь-цзи, обращаясь к
сутрам Мудрости, убеждает своих учеников
признать пустотность всех вещей
и ни к чему не быть привязанным.
Только человек Дао слушает мои рассуждения — он
ни от чего не
зависит, поскольку является матерью всех Будд.
Поэтому Будды рожда-
ются от не-зависимости... Те. кто зависимы,
попадают в цепь причинностей:
им не избежать бесконечных рождений-смертей в
трех мирах («Беседы",
разд. 14).
В подобных утверждениях ощущаются буддийские
корни Линь-цзи, но
отчетливо проявляется и китайский характер его
мышления. Его беседы
ни в коей мере не ограничиваются только Махаяной.
Истинный человек
для которого характерно отсутствие
характеристик, является оживленным
и динамичным. Янагида придает огромное значение
чисто китайскому
выражению хо-по-по-ти (яп. каппацу пацудзи). Этот
термин также
встречается в сочинениях сунских
неоконфуцианцев. братьев Чэн. которые
использовали тот же самый иероглиф, но заменили
ключевой элемент
"рыба" символом естественной
жизнеспособности человека. В своих
беседах Линь-цзи вопрошает слушателей: «Знаете
ли вы, кто это мечется
в поисках Пути?». — и сам же дает ответ: «Он
стремительный и живой,
и нет у него никаких корней» (рэзд. 18).
Следовательно, нет ничего
такого, что могло бы его задержать или ему
воспрепятствовать. В
.категориях языка Линь-цзи и в его образах
предстает конкретный
Свободный человек.
Этот свободный человек пребывающий в гармонии с
природой, резко
(противостоит статической чистоте идеального
человеческого существа,
каким он предстает в Северной школе китайского
Дзэн. Пародируя
Шэнь-хуя и используя почти в точности его
выражения, Линь-цзи отвергает
эту школу медитации. Он резко нападал на
заблуждающихся монахов.
которые - набив себя пищей, сидят в медитации и
занимаются созерцанием:
остановив поток мыслей, они не позволяют ему
подниматься: они терпеть
не могут шум и стремятся к тишине. Это
еретический метод Один из
патриархов говорил: «Если вы останавливаете
сознание, чтобы всматри-
ваться в неподвижность, возбуждаете сознание,
чтобы освещать все
снаружи, контролируете сознание, чтобы освещать
себя изнутри, сосре-
доточьте свое сознание, чтобы войти в состояние
самадхи. — все эти
устремления оказываются искусственными
практиками» («Беседы»,
разд 17).
Тот же, кто действительно свободен, не привязан
ни к движению, ни к
у неподвижности, поскольку оба этих состояния
все еще принадлежат к миру
перерождений и не обладают собственной природой.
Независимый последователь
Пути "прибегает к движению и прибегает к
неподвижности» (разд.
18). В состоянии одинокой свободы ученик выходит
за пределы трех миров
и десяти тысяч вещей {дхарм} эмпирического мира.
Далее Линь-цзи объ-
ясняет:
Следующие Пути! У истинного Будды нет обличья, у
истинной Дхармы
нет формы. Все, что вы делаете, это — подражание
существующим.
образцам и создание узоров из иллюзорных
превращений. Единственное,
что вы сможете отыскать в результате своих
поисков, это только дух
дикой лисы: но он ни в коей мере не будет
подлинным Буддой. Это будет
пониманием еретика.
Истинному ученику Дао нечего делать с Буддами,
нечего делать с
бодхисаттвами и архатами. Нечего делать ему и со
всем тем. что считается
великолепным в трем мирах. Выйдя за их пределы,
пребывая в состоянии
одинокой свободы, он не связан вещами. Даже если
бы перевернулись
небо и земля, я не усомнился бы в этом. Даже если
бы передо мной
появились будды десяти сторон света, я не испытал
бы никакой радости:
даже если бы три вида ада вдруг разверзлись у
моих ног, я не испытал
бы страха. В чем же причина? Просто я вижу, что все
Дхармы — это
пустые формы; когда происходят превращения, они
существуют, когда
же превращений не происходит, они не существуют.
Три мира — это
только сознание, десять тысяч дхарм являются
только его порожде-
нием...
Только вы, следующие Пути, которые прямо сейчас
слушаете мои
рассуждения, только вы сможете войти в огонь и не
обжечься, войти в
воду и не утонуть- Как такое возможно? Не
существует дхарм, которые
нельзя было бы любить.
Если вы любите священное и ненавидите светское.
Вы будете плыть и тонуть в море рождений-смертей.
Существование страстей зависит от сознания:
Обретите не-сознание, и как они тогда смогут
связать вас?
Не склонные проводить различие и не привязанные
к формам,
Вы естественным образом однажды достигнете Пути.
Если же вы попытаетесь обрести понимание,
слоняясь по этим и тем
переулкам (хахадзи}, то по прошествии трех калп
асамкхьея. вы все еще
будете пребывать в круге рождений-смертей. Лучше
уж безмятежным
{будзи) сидеть в монастыре на краю подставки для
медитации. («Беседы»,
разд. 18).
В этом тексте, приведенном нами почти полностью,
содержится изло-
жение махаянистского учения, равно как и
элементы даосизма в виде слов
Чжуан-цзы. В ярких образах в этой проповеди
описывается свобода
человека, когда он становится тождественным
Будде. Пусть весь этот мир
(разумеется, имеется в виду изменчивый мир
сансары) распадется на части
вместе со всеми Буддами, бодхисаттвами, архатами,
но все же ученики Дао,
эти подлинно свободные люди. пройдут сквозь
огонь и воду. ни к чему не
привязываясь, выходя за пределы всяких различий.
Подобно самому Патри-
арху-Будде, их невозможно отличить от «истинного
Будды» или от «ис-
тинной Дхармы».
В этом фрагменте Линь-цзи снова демонстрирует
целое. Свобода ис-
тинного человека является лейтмотивом всего
этого отрывка. Линь-цзи ис-
пользует совершенно свободное и отстраненное
состояние сидящих перед
ним учеников, чтобы описать состояние
просветления, не прибегая при этом
к слову просветление. Он избегал его, потому что
для того, что он хотел
сообщить, оно было ненужным: ранее это слово
слишком часто использовали,
затаскали и даже неверно истолковывали. Более
того, Линь-цзи не заботился
об абстрактных терминах, которые обычно
использовались для обозначения
просветления. Например, термин кэнсё, который и
сейчас служит для обоз-
начения чьей-то природы, никогда не встречается в
его беседах. И все же
при описании духовного состояния полной свободы,
состояния, неподвластного
никаким определениям, он говорит все о том же
самом состоянии, которое
дзэнские наставники называли состоянием
просветления.
Более того, в приведенном выше отрывке истинный
Будда и истинная
дхарма явно ставятся выше любых феноменов
эмпирического мира. По
дому поводу Демьевиль замечает: «Истинного Будду
следует осознавать
как абсолют, свободный от всяческих эмпирических
обозначений». С
другой стороны, все Будды, бодхисаттвы, архаты,
представляющие собой
богатую символику буддизма, являются частью
эмпирического мира:
Подобно всем Прочим феноменам, они «пусты" и не
обладают собственной
природой. Линь-дзи критиковал тех, кто сделал из
Будды чудесное
существо, наделенное необычными признаками,
обитающее в сверхъесте-
ственном, но ощутимом состоянии блаженства и
наслаждающееся плодами
аскетизма, обретенными в прежних жизнях.
Подобные образы являются
иллюзиями и отклонениями от истинно дзэнского
пути. Поэтому их следует
отмести.
Целью Линь-цзи быпо выкорчевать и уничтожить раз
и навсегда все то,
что могло явиться преградой для самоосознания
последователей Дзэн. Именно
то намерение является определяющим в его часто
неверно понимаемой
проповеди:
Следующие Пути! Если вы хотите познать Дхарму.
какая она есть то
не позволяйте увлечься ложными взглядами других.
Что бы вы ни встре-
тили внутри или снаружи, немедленно его убивайте:
встретите Будду —
убейте Будду, встретите патриарха — убейте
патриарха, встретите арха-
та — убейте архата, встретите родителей — убейте
родителей, встретите
родственника — убейте родственника, и тогда вы
достигнете освобож-
дения. Не будучи привязаны к вещам, вы свободно
проидете насквозь...(«Беседы», разд.18) —
Подобные заявления звучат как святотатственные
и, несомненно, вызы-
вали возмущение у представителей всех кругов.
Китайские и японские
Конфуцианцы резко выступали против столь
очевидных нападок на сыновнюю
почтительность. При всей их намеренной
провокационности, подобные
утверждения легко могли задеть нормальные
человеческие чувства и
заявить усомниться в этических и религиозных
принципах их автора. Линь-цзи
озадачивал для того, чтобы освободить. Нужно
убить все феномены этого
эмпирического мира. Мать, отец и родные относятся
к уровню эмпирического.
сам по себе этот образ является очевидной
метафорой. В другом месте
"Риндзай-року», которое представляется не
менее святотатственным,
Линь- дзи говорит монахам, что они не смогут
достичь освобождения, пока не
совершат великих грехов: «Убейте отца. убейте
мать, пролейте кровь
Будды нарушьте порядок в сангхе и сожгите
священные писания». Повторяя
аналогичные интерпретации в буддийском каноне,
далее он объясняет, что
отец символизирует невежество, мать — телесные
желания, и так далее.
Иными словами, пять великих грехов следует
понимать в контексте
освобождения. Линь-цзи доходил до крайностей в
своих утверждениях «со-
вершенно свободного динамизма голого человека».
Чтобы обрести эту
свободу, ученик должен верить в себя, отбросить
всяческие сомнения,
приобщиться к людям, принимающим здравые,
твердые решения, и являю-
щимся «наставниками повсюду».
Станьте же хозяевами всякой ситуации, и где бы вы
ни стояли, это будет
истинным местом. Какие бы обстоятельства ни
возникали,. они не
смогут сдвинуть вас с места, на котором вы стоите.
И даже если у вас
сохраняются влияния прошлых заблуждений или
кармы за совершение
пяти ужасных преступлений, они уже сами по себе
превращаются в океан
освобождения («Беседы», разд. 12).
В этом разделе содержатся не мимолетные
замечания, а сосредоточена
сама суть конкретного опыта. Истинный человек
свободен в любой жиз-
ненной ситуации а потому Может играть с любым
событием или обстоя-
тельством. Линь-цзи приводит пример с одеждами,
которые скидываю -
надевают:
Существуют платье чистоты, платье Нерожденности,
платье Бодхи
платье Нирваны, Патриаршье платье и платье Будды.
Что же касается
произнесенных слов и записанных фраз,
добродетельные монахи, то это
просто видоизмененные платья Даже наша
мыслительная деятельность.
тоже платье Лучше всего пребывать в
бездеятельности {будзи)
(разд 18).
Истинный и свободный ученик не причастен ни к
каким сменам одежд
даже когда это касается "святых вещей». В
сущности, он перестает
различать священное и светское- Именно на это
направлена знаменитая
диалектическая схема для конкретной практики.
Подобные практики при-
сутствуют в «Риндзай-року», и Линь-цзи может даже
считаться их духовным
отцом. Во всяком случае, только в его школе они
обрели совершенную
форму, в которой и сохранялись в последующей
традиции. Похожие модели
встречаются и в других школах «Пяти домов», о чем
пойдет речь з
следующей главе.
УЧЕНИКИ ДАО
В «Записках Линь-цзи», обращаясь к
ученикам, наставник называет их
по-разному просто «учениками» (яп. гакуся,
гакудонин]. «добродетельными
(дотоку), «людьми Пути» (донин), но чаще всего
использует выражение
означающее нечто вроде «те, кто следуют Пути»,
«те, кто привержены
Пути» или «изучающие Путь» (яп. дорю; кит. даолю).
Переводчики, даже
на японский язык, часто попадают в тупик при
попытках подыскать
подходящие эквиваленты. В сущности, между всеми
этими выражениями
нет большой разницы, поскольку все они указывают
на учеников, которые
занимаются практикой, ищут, изучают и получают
наставления от своего учителя.
Судя по частоте, с которой Линь-цзи использует
последнее выражение
и особой значимости, которая ему придается в
некоторых беседах, можно
сделать вывод что он отдавал предпочтение
обращению дорю. Если пере-
жить этот термин как «ученики Дао», то он
приобретает глубокий смысл.
Оно — Безымянное, Мать всего сущего,
превозносимое в книге Лао-цзы —
стоит в самом центре китайской мысли. Оно было
прекрасно известно и
Линь-цзи, прежде всего, из философии Чжуан-цзы.
Использованное в
качестве обращения, оно указывает на религиозную
направленность его дзэнского
рупя. Разумеется, этому нет никаких
доказательств; это исключительно вопрос
ощущения. В способе общения Линь-цзи с учениками,
в его уникальных
взаимоотношениях «.наставник-ученик» нашел
отражение важный аспект его
дзенского метода.
Линь-цзи не жалел усилий, чтобы наставлять своих
учеников, учеников
путги, применяя к каждому из них особую манеру.
Его резкий, агрессивный
иль, грубые оскорбления, пугающие крики,
болезненные удары, которыми
когда. но каждый раз в нужный момент, он их
награждал — вполне
соответствуют классическому образу китайского
дзэнского наставника. В то
же время, своими беседами он побуждал учеников к
более глубоким
размышлениям и предъявлял к их духовным идеалам
возвышенные тре-
бования. Вместе с учениками он вел жизнь
буддийского монаха в
соответствии со строгим духом заповедей, скорей
всего, в традиции правил
Бай-чжана.
В своих беседах Линь-цзи подчеркивал монашеский
характер Дзэн, Его
ученики должны быть монахами. В японском языке
монахов называют сюккэ,
о буквально означает «покинувшие дом», или. как
говорится в палийском
каноне, «те, кто оставили дом ради бездомности»
Не ослабляя
первоначального значения. Линь-цзи придал этому
термину собственное истолкование.
До нас доходят его сокрушения по поводу того, что
среди его учеников
слишком мало таких, которые покинули свой дом и
обрели подлинное пони-мание:
Нынешние ученики ничего не знают о Дхарме. Они
напоминают овец,
которые берут в рот все, что им ни попадет. Они не
отличают наставника
от раба, и гостя от хозяина. Подобные люди.
вступившие на Путь по
неверным причинам, с готовностью входят в шумные
места. Их нельзя
считать истинно покинувшими дом, напротив — они
являются настоящими
домохозяевами.
Тот же, кто покинул дом. должен, обретя обычное и
подлинное
понимание, отличать Будду от Мары, истинное — от
ложного, мирское —
от священного. Если он сможет это сделать, тогда
мы назовем его истинно
покинувшим дом. Если же он не может отличить
Будду от Мары. значит,
он покинул один дом, чтобы войти в другой. Его
можно обозвать создающим
карму чувственным существом», но он не может
считаться истинно
покинувшим дом ("Беседы», разд. 121).
Линь-цзи бесспорно подчеркивал, что покинуть дом
не означает сменить
один дом на другой или откатиться от семейного
уюта ради того, чтобы потом
Удобно устроиться в другом доме, именуемом
«бездомностью». Однако су-
ществуют и такие монахи, и Линь-цзи уподобляет их
глупым овцам, считая
столь же невежественными и преисполненными
желаниями, как и миряне,
которые никогда не покидали своего дома. Умение
проводить различия
которого Линь-цзи требует от своих учеников, не
предполагает дуальности
мышления: он учит их видеть вещи такими, какие они
есть. Тем самым он
призывает учеников отказаться от любых
привязанностей и двигаться по пути
к освобождению.
Хотя Линь-цзи подробно не описывал пути к
просветлению, он подчер-
кивал, что решающий прорыв наступает внезапно, в
одно мгновение. Он
напоминает о своем личном опыте, который часто
упоминается в его беседах
но никогда подробно не описывается. Одно из
коротких объяснений завер-
шается фразой «в одно мгновение я познал себя»
(«Беседы», разд 18).
Линь-цзи отмежевывается от всех форм буддийской
медитации, которые
предполагали постепенное совершенствование, и
пытается дать рациональное
объяснение происходящему процессу:
В школе Чань постижение не таково - оно является
мгновенным,
происходит сейчас, вне времени! Все, чему я вас
учу, является временным
лекарством, помогающим от соответствующей
болезни. В сущности, не
существует никакой подлинной Дхармы. Тот, кто это
понимает, в самом
деле ушел из дома. Он может ежедневно тратить по
тысяче золотых
монет69 («Беседы», разд. 13)
«Постижение достигается мгновенно». Линь-цзи
явно был приверженцем
школы внезапного просветления. Настойчиво
отказываясь от теоретизирования
он никогда не описывал этот опыт и не пытался
объяснить его природу.
понимании Линь-цзи, просветление может обрести
истинный, обычный человек
в повседневной деятельности, если только он
живет просветлением. Поэтому
он объясняет своим ученикам:
Некоторые ищут Манджушри на горе Утайшань. Они
изначально
ошибаются. На горе Утайшань нет никакого
Манджушри. Вы хотите
отыскать Манджушри? Ваша деятельность прямо
сейчас, когда вы
ни в чем не колеблетесь, это и есть живой
Манджушри («Беседы" разд 15).
В одной из самых важных бесед в «Риндзай-року»
говорится о трех
категориях учеников. Не довольствуясь только
этими тремя категориями
Линь-цзи добавляет четвертую, тем самым
предлагая нам наиболее яркую
картину своего представления о едином:
Но случится придти человеку необычайного
понимания, тогда я
буду действовать всем своим телом, и не стану
пытаться давать ему
определения. Добродетельные монахи, когда ученик
достигает этой
точки, его явленную сипу не пронизывает никакой
ветер, и он становится
стремительнее, чем искра от кремня или вспышка
молнии. В то мгновение.
когда ученик зажмуривает глаза, он уже пребывает
далеко. В тот момент,
когда он пытается думать, он уже становится
другим. В тот момент.
когда у него возникает мысль, он уже отклоняется.
Но для человека
понимающего он всегда пребывает прямо перед его
взором («Беседы",
разд. 18).
Просветление присутствует здесь и сейчас, в том,
что делает ученик. В
каждое мгновение оно является новым, полным и
неограниченным. Всегда и
повсюду ученики могут войти в этот мир. Как
отмечает Янагида. слово войти
является характерным выражением для Линь-цзи,
который применяет его в
разных контекстах и для обозначения вступления
на Путь просветления, и для
сознания вступления в этот мир различий.
Следующие Пути! В одно мгновение вы войдете в Мир
Лотоса,
в Страну Вайрочаны. в Землю Освобождения, в Край
Сверхъестест-
венных Сил, в Страну Чистоты, в Дхармадхату. Вы
войдете в грязное
и чистое, в мирское и священное, в мир голодных
духов и в мир
животных. Но сколь бы тщательно вы ни искали, вы
нигде не обнаружите
ни рождения, ни смерти. Повсюду будут только
пустые имена («Беседы».
разд. 18).
В несколько видоизмененной форме эта же тема
появляется снова в
ответе на риторический вопрос: «Чего же не
хватает в вашей нынешней
деятельности?» («Беседы», разд. 16). Деятельность
должна являться по-
стоянным откликом на появляющиеся вещи. Чтобы
правильно реагировать
на каждое новое обстоятельство, ученики должны
обладать пониманием,
Которое выше их природных дарований. Именно
тогда и возникает вопрос
о практике.
В концепции Линь-цзи человеческие существа
обладают «Глазом
Дхармы» (яп. догэн, что буквально означает «Глаз
Пути»), при помощи
которого они могут отличать истинное от ложного.
Однако этот глаз
Затуманен многочисленными заблуждениями,
большую часть которых
создают сами люди. Линь-цзи знал об .этом по
собственному опыту. В
биографических заметках он описывает себя как
«юношу с горящим
нутром и беспокойным сознанием, который носится,
вопрошая о Пути»
Беседы», разд. 22). Хотя встречи с великими
наставниками ему во многом
помогли, все же он должен был добавить к этому
«предельное доточение и
жестокую дисциплину» («Беседы», разд. 18). После
этого его
Глаз Дхармы начал прояснятся (догэн буммё) в
результате чего он уже
мог отличать истинное от ложного. «Вовсе не
значит, что я понимал все
с момента рождения» (там же). Обретенный опыт
оказал огромное влияние
на все его учение. Снова и снова он напоминает
своим ученикам, что
только при помощи практики обычные люди способны
достичь «подлинного
понимания».
Обладая драгоценным даром - Глазом Дхармы,
человек должен со-
вершенствоваться, чтобы устранить все преграды,
которые мешают его
подлинному видению. Беспокойство, сомнения и
привязанности тормозят
свободное проявление Глаза Дхармы. Поэтому
Линь-цзи наставляет своих
учеников:
Добродетельные монахи! Не пользуйтесь ошибочно
своим сознанием.
Великому морю не нужны трупы. Вы же просто
мечетесь по миру. таская
их на своих плечах. Вы же сами создаете преграды,
которые мешают
вашему сознанию. Когда солнце над вашей головой
не будет скрыто
тучами, все небо будет ярко освещено. Когда на
глазу не будет бельм
не появятся и «цветы в пустоте» («Беседы», разд.
22).
Первостепенной обязанностью учеников является
самосовершенствова-
ние. Ответственность за это возложена на них
самих. Линь-цзи предупреждал
против того. чтобы полагаться на какие-либо
авторитеты. Даже слова древних
и почтенных монахов не должны восприниматься
слепо. Ни к коем случае
нельзя идти по жизни, «не доверяя своим
собственным очам". Линь-цзи
воспитывал в своих учениках дух критичности. Он
высоко отзывался о тех
ранних последователях Дзэн, которые открывали
новые горизонты, применяя
к ним высказывание: «От одного львиного рыка у
шакалов раскалываются.
черепа», имея в виду рык просветленного из рода
Шакья.
Линь-цзи побуждал своих учеников заниматься
самосовершенствованием
в сущности, это требование было безусловным. И
хотя подобная практик.
была обязательной, особенно для достижения
состояния полной непричаст-
ности, она, в то же время, должна была быть легкой,
простой и естественной.
Линь-цзи, безусловно, отрицал практику медитации,
типичную для Северной
школы. Однако это вовсе не означает, что он и его
ученики, вслед за Шестым
Патриархом, полностью отвергали медитацию. В его
время сидячая медитация
была неотъемлемой частью дзэнской практики.
Просто Линь-цзи не считал
такую практику основным элементом своего метода,
отказываясь признавать
взаимосвязь между медитацией и просветлением.
Еще менее содействовало продвижению на пути к
просветлению изучение
сутр. Хотя сам Линь-цзи был начитан в сутрах, он
был яростным противников
всякой учености:
Не совершайте же ошибки, добродетельные монахи!
Меня не волнует
понимаете ли вы сутры и шастры, являетесь ли вы
царем или высокопо-
ставленным министром, красноречивы ли вы, как
бурный поток, или обла-
даете мудростью. Я хочу только одного — чтобы у
вас было истинное
понимание.
Следующие Пути! Даже если бы вы освоили сотню
сутр и шастр, вы
не сможете сравниться с наставником, который
пребывает в безмятеж-
ности (будзи). Если вы их освоите, вы будете ко
всем прочим относиться
с презрением. Воинственные асура и эгоистические
принципы авидья
только увеличивают карму, которая поведет вас в
ад («Беседы".
разд. 22).
В подтверждение вышесказанного Линь-цзи
приводил историю о монахе.
который постиг теорию о двенадцатеричной
системе причинной связи и все
равно попал в ад.
Чтобы противостоять скрупулезности писаний,
равно как и чрезмерным
увлечениям практикой Дзэн, Линь-цзи предлагает
вольный, расслабленный
образ жизни. Для этого он прибегает к даосской
мудрости. Ранее упоми-
навшееся предостережение против чрезмерного
увлечения писаниями за-
канчивается следующими словами: «Лучше всего
ничего не делать и ко
всему относиться небрежно». Затем он приводит
следующие стихотворные
строки—
Когда я голоден, то ем рис.
Когда хочется спать, закрываю глаза.
Глупцы смеются надо мной.
Но мудрец все понимает
Две последние строки появляются в одной из
первых бесед, где Линь-цзи
объясняет, что Будда-дхарма не нуждается в
каких-то особенных характе-
ристиках; достаточно, чтобы она была «обычной"
и «беззаботной». «Истинный
человек без ранга следует пути «обыденного
сознания".. и является «учеником
Дао».
ЛИНЬ-ЦЗИ И ЕГО ШКОЛА
Личность Линь-цзи неразрывно связана с
его школой, поэтому индиви-
дуальность этого наставника можно понять только
на фоне основанной им
школы. Все беседы и истории из его жизни, прежде
чем принять окончательную
форму, обрабатывались поколениями его учеников.
Традиция школы Риндзай
восходит к самому Линь-цзи, который наложил на
нее печать своей индиви-
дуальности. Как ни одна другая школа китайского
дзэн-буддизма, эта тра-
диция всем обязана своему основателю.
Необычайно важное место Линь-цзи в истории
китайского Дзэн во
многом объясняется той ролью, которую эта школа
играла в эпоху Сун
(960—1279). Первое поколение после Линь-цзи влачило
довольно жалкое
существование в Северном Китае и в бассейне
Желтой реки. Согласно
ранним литературным свидетельствам, с десятого
века до времени состав-
ления «Кэйтоку дэнтороку» (1004 г.) школа Риндзай
ничем не выделялась
среди прочих деревьев густого «дзэнского леса».
Ситуация стремительно
изменилась ко времени появления «Тэнсё
котороку", в 1036 г. Эта хроника,
в которой сведены воедино высказывания учителя и
его похожие на коаны
высказывания, стала своеобразной апологией
Линь-цзи и его школы. Ее
составитель Ли Цзунь-сюй (ум. в 1038 г.) был
мирянином, но при этом
страстным поклонником Линь-цзи. Он был женат на
принцессе северосунского
двора и занимал высокое положение в обществе. Ли
беззаветно использовал
свое политическое и социальное положение на
службу школе Линь-цзи.
Благодаря его усилиям школа и обрела то высокое
положение, о котором
говорится в «Тэнсё котороку». Популярность этой
школы придала дополни-
тельный блеск и ее основателю, слава о котором в
последующие века
распространилась по всему Китаю. Отголоски все
возрастающей славы
присутствуют на разных этапах истории школы
Риндзай.
Тем не менее, популярность Линь-цзи не связана
только с расцветом
его школы. Во всех источниках единогласно
утверждается; что он был
исключительной, неподражаемой личностью. Хотя
«Риндзай-року» является
литературным произведением, в нем содержатся не
только поэтические
образы. Хотя Линь-цзи окончательно утвердил Дзэн
на китайской почве и
призывал своих учеников быть «обыкновенными»,
сам он являлся сторонником
предельной конкретности и жизнестойкости,
твердо приверженным принципу
«здесь и сейчас». Среди представителей
китайского Дзэн танского времени
было много наставников уровня, намного выше
среднего. Мы не будем
сравнивать их между собой или распределять по
рангам, однако Линь-цзи
совершенно явно выделяется среди них особо. Он
обладает почти полным
набором качеств, предъявляемых к наставнику.
Уникальный опыт просветления,
многочисленные парадоксальные высказывания,
слетавшие с его уст, остались
запечатленными в дзэнской литературе. Но больше
всего поражает реши-
тельная прямота, с которой он наставлял своих
учеников, его безжалостные
поучения, в которых не делалось скидки на
человеческие слабости, но при
этом пропитанные теплотой. Исключительная
интеллектуальная сила этого
дзэнского наставника, которого даже называют
«китайским Сократом».
особенно отчетливо проявляется в его беседах. В
своих решительных
утверждениях он перевел мировоззрение Хуаянь и
сутр Мудрости на по-
вседневный язык, и тем самым продемонстрировал
невиданные возможности
обычной жизни.
При всех этих особенностях и несравненных
качествах. Линь-цзи
остается чисто религиозной фигурой. Его
ядовитые, заземленные, даже
гротескные формы самовыражения (которые навряд
ли можно было бы
ожидать от настоятеля) ни в коей мере не мешают
увидеть глубоко
религиозное содержание его поучений.
Воспитанный в строгой атмосфере
правил Винайя, этот бездомный монах обрел полную
духовную свободу и
смог всей своей личностью и всем телом выразить
пронизывающую его
истину. По мнению выдающегося синолога и
гуманиста Поля Демьевиля.
Линь-цзи воплощает собой «китайский гуманизм,
гуманизм китайского
буддиста, который, возможно был более китайским,
чем гуманным» он
был буддистом, осознающим трансцендентность. Для
Линь-цзи существо-
вало Безымянное, которое не может узреть ничей
глаз. и по причине
которого человек всем обладает сполна.
Религиозные корни Линь-цзи
уходят в буддийскую почву. «Его мысль оставалась
религиозной, сотерио-
логической. направленной на спасение личности,
на „освобождение", как
его понимали буддисты».
Не удивительно, что школа, имеющая такого
выдающегося основателя,
существовала долго и после его кончины. В образе
Линь-цзи и связанных с
ним наставников танского времени китайский
буддизм достиг своего апогея.
В последующие годы их достижения будут
сохраняться, но подвергнутся
рационализации, систематизации, а чрезмерное
внимание к методу, органи-
зация и упорядочение положат конец этому мощному
приливу. Духовный
подъем утратит свою изначальную силу.
***
